Я вышла от Музы Рыбиной, не прикрыв за собой дверь, и пусть она думает теперь что угодно. Лично мне о том, что это за война такая, о какой сама же я упомянула, кого с кем и с помощью какого оружия, — думать не хотелось вообще. Главное, что я выговорилась, мне было однозначно хорошо, я выпустила из себя годами копившиеся внутри моей оболочки залежи замшелого страха, тонны нерешительности, кучи пугливых сомнений и соглашательских всякого рода и племени настроений. В одночасье, сама себе не отдавая отчёта в этом, я сделалась перевёртышем. Осталось разве что проверить себя на стыд. Но это соображение я решила пока отбросить, перенести на потом, потому что сейчас мне нужно было спешить к Герке, в нашу с ним «Шиншиллу», и прямо с колёс включаться в бешеную работу. Тогда я ещё даже предположить не могла, насколько существенную роль в нашей с Геркой жизни сыграл этот мой непродуманный визит к боярыне Рыбе. Как и не догадывалась о том, что предприняла эта женщина сразу после того, как я покинула её офис. Просто Муза Павловна, крепко сперва подумав, приняла единственно правильное для себя решение — отодвинуть расчёты с нами на потом, осуществив их в то время, когда ситуация утрясётся, бизнес, запущенный нами, начнёт приносить ощутимые плоды, а её ближайшие друзья-соперники уже будут находиться так далеко от места возможной конкуренции, что уже никак сюда не дотянутся. Негодование, охватившее Музу Рыбину в результате того, что ей совершенно случайно довелось от меня узнать, было столь велико, что уже к вечеру ей потребовалось немедленно удовлетворить свою душевную потребность и отомстить Гамлету вместе со всей его полууголовной кликой из этого «Низа». Падёт Гамлет, развалится и сам предмет старого спора. Венера эта, как обычное безвкусное чудовище, скорей всего, просто продолжит трясти голыми сиськами своего уродского балета перед всё той же ничтожной публикой, которой, по большому счёту, абсолютно всё равно, чего ей подадут жрать. Ашот, придя обратно к власти, наверняка даже заморачиваться не станет насчёт какой-то там переделки в сторону «не для всех», у него ни ума не хватит, ни нужного для этого высокого чутья. Он и сейчас сидит не высовываясь, следит себе потихоньку за малой частью совместного имущества и по большей части ведёт себя как пришибленный, которому заодно разрешили пожить и дальше, а не как нормальный долевик. А с другой стороны, куда рыпнешься? Гамлет этот, сам ещё недавно по всем официальным сводкам уголовный элемент, пахан, лидер организованного преступного сообщества, ни с того, понимаешь, ни с сего наезжает на этого несчастного Ашотика, мажоритарного совладельца крупнейшего в Москве торгово-развлекательного центра, несмотря что одного с ним роду-племени, что уже само по себе против правил, насмерть его запугивает и фактически осуществляет рейдерский захват готового миллиардного добра. А уже подавив волю окончательно, не ликвидирует его, как это принято в нормальном бандитском кругу, а поступает вполне расчётливо и хитро, оставив его же при себе и кинув кость в виде назначения распорядителем верха всего заведения, фактически поменявшего владельца. К тому же ёрничает ещё, играясь и панибратствуя. Говорит тому, вызвав в кабинет, а сам ухмыляется:
— Здоров, армяшка, как сам-то?
Ашот криво улыбается, но, подобострастничая, вторит своему верхнему, и так, чтобы не задеть:
— Здравствуйте, армян, сам нормально. А ваше какое?
И оба лыбятся, но по-разному, само собой, первый — неприкрыто, второй — с нужной делу угодливостью и за зарплату, но, по сути, уже без доли в общем деле.