Люди песков (сборник)

— Конечно, конечно! — подхватила Карабике. — Зачем ей в такую жару на улицу, она же у нас розочка — сразу солнцем прихватит! Такую девушку беречь да беречь и от мороза и от жары! Пускай Аксолюк целыми днями на солнцепеке преет — только крепче станет!.. Ну и нехороша же, бедняга! Да… Вот вроде в каждом доме девушки, а если всерьез, только вашей Тулпар и можно гордиться. Я это всем матерям прямо в глаза! Ну, а насчет парней, не мне говорить, и так известно: один есть, достойный Тулпар, — мой Мулькаман! Не хвастаюсь, ей-богу, не хвастаюсь, хоть кого спросите, парень что надо! А на фронт не взяли, глаз, мол, у него не совсем, так ведь в мужчине не глаза главное… Хи-хи-хи!..

Ты не выдержала, усмехнулась. Карабике расценила твою улыбку как добрый знак. Она уже обдумывала, на какой калым можно согласиться, но ты снова взглянула на мать, и та поняла, что пора провожать гостью.

— Дорогая Карабике! Я поняла: ты пришла оказать нам честь. Дочку нашу нахваливаешь — спасибо на добром слове. Насчет сына твоего плохого не скажу — прекрасный парень. Одно не подходит: в этом доме девушку не купишь. Пока дочка сама не скажет, сватов принимать не будем.

Да, ты сумела поставить так, что родители уже не перечили тебе, а если отец иногда и поднимал шум, то просто так, из приличия, чтоб не говорили, будто он равнодушен к судьбе дочери.

Правда, одно событие всерьез взволновало твоего от-на. Не он один, любой человек, имевший взрослую дочь, пришел бы в панику. Но Ходжамма-ага лишний раз смог тогда убедиться, как умна и осмотрительна его Тулпар.

Председатель предложил тебе уйти из бригады и поступить помощницей счетовода. Ты отказалась сразу и наотрез. Поблагодарив председателя за заботу, ты сказала, что не хочешь расставаться с подругами. Матери ты объяснила иначе. Может, сейчас твои слова покажутся кому-то смешными, но это было скорее грустно… Ты сказала, что в поле работать тяжело и ты с удовольствием пошла бы в контору, но тебе нечего надеть — ни одного незалатанного платья, а там люди все время, из района приезжают… "Пусть Акыма идет в контору, — сказала ты, — у нее нарядов полно".

Многие говорили тебе о любви. Парней можно понять: как устоять перед этими глазами, перед этой тихой улыбкой, перед негромкими твоими речами?.. Ты слушала, улыбалась, молчала… И правильно, глупо было бы верить всем твердившим о любви. Но и не верить нельзя, нельзя ж никому не верить!.. Не знаю, как другие, а я не могу осуждать Акыму. Да, она ошиблась, доверившись приезжему негодяю, но я не могу не возмущаться, когда, осуждая девушку, многие и не поминают о парне — будто в случившемся виновата она одна.

Если что-то где-то пропало, во всех домах проверяют запоры. После случая с Акымой родители стали срочно выдавать дочерей — за кого придется.

К вам тогда прибыли родичи из соседнего села. "Я не пойду за родственника!" — сказала ты. Мать пыталась уломать тебя, уверяла, что ничего нет лучше, чем укрепить родство, что многие только о том и мечтают, ты была непреклонна. "Я выйду замуж тогда, когда мне подскажет сердце!"

Разговор был окончен, больше мать не приставала к тебе со сватовством.

Отец еще пытался иногда навязывать тебе свою волю; и сегодня у вас в кибитке я увидел, что ты опять спорила с ним.

* * *

…Мы медленно тащимся на скрипучей арбе по разбитой дороге, усыпанной комками замерзшей глины, и я не могу удержаться от смеха, вспоминая, какой торжественной телефонограммой отрапортовал райкому наш председатель: "Бригада в составе шести человек отбыла на очистные работы в Бассага".

Сказано, конечно, громко, но, думаю, председатель и не собирался хвастаться, просто доволен был, что удалось сколотить хоть какую-то бригаду и выполнить приказ. Кто-кто, а я-то прекрасно знаю, чего стоит на целый месяц отнять у колхоза шесть работников. Председатель как от собственного тела оторвал эти шесть пар рабочих рук.

Все это я понимал, но все-таки не мог удержаться от смеха, вспоминая его телефонограмму.

"Бригада из шести человек"!.. Шестеро-то нас шестеро, седьмой дядя Касым — возчик. Четыре женщины, я и Гыразлы-ага. Старика председатель дал нам в придачу, чтобы берег имущество, кипятил чай, готовил кое-какую еду и, главное, — председатель не раз подчеркнул это — следил, чтоб никто не обидел девушек.

Мы замолчали сразу, как выехали из села. Арба, влачимая двумя волами, неспешно громыхала по дороге вдоль берега большого арыка, и я с каждой минутой все отчетливее ощущал, как отмерзают у меня на ногах пальцы, иногда мне казалось, что их уже просто нет. А ведь чарыки у меня что надо. Вчера отпросился пораньше и весь вечер латал их. И портянки крепкие, братова жена отдала мне на них совсем еще целую полотняную рубаху. Я подыхал от холода, но даже виду не подавал: я, бригадир, руководитель, разве я могу обнаружить слабость перед женщинами? Как я взялся за уши, как стал их тереть, не заметил. Заметил лишь, что Тулпар сочувственно смотрит на меня и улыбается своей мягкой, чуть смущенной улыбкой.