Люди песков (сборник)

Приближалась пора весеннего кочевья. В начале апреля, а если весна ранняя, то и в конце марта, в селе начинается веселая суета: сворачивают кибитки, навьючивают на верблюдов и группами в несколько семей разъезжаются по весенним пастбищам. Одни перебираются в низины, где земля надолго насытилась дождевой водой, другие — ближе к колодцам. Да весной везде хорошо, куда ни пойди. Я только не умею об этом рассказывать, но если бы вам довелось провести месяц на мягком травяном ковре, вдохнуть запахи свежей земли, если бы вы хоть раз увидели лица скотоводов, прислушивающихся к далекому грому, и полюбовались дождевыми потоками… Представляете: целые потоки воды, желтоватой, мутной, но такой сладкой и щедрой!

Старые люди говорят: живи в песках, ешь пшеничный хлеб с жареной бараниной, пей верблюжье молоко и простоквашу — никакая болезнь не возьмет. Не знаю, так ли это, но весна в песках славная. Правда, минует апрель, и зеленые душистые травы высохнут, жгучее летнее солнце превратит их в жесткое сено. Но и за короткую степную весну люди немало успеют получить от природы. Те, у кого много скота, привезут с весенних пастбищ по пять-шесть огромных кувшинов масла. Масло будут топить в больших казанах, бросив туда по горсти пшеничных зерен для очистки. Когда зерна вытянут из масла все ненужное, его разольют в чашки и будут угощать всех соседей — получается вроде небольшого тоя.

Потом масло опять сольют в кувшины и зароют в кибитках — до осени. Осенью из Теджена привезут густой сладкий арбузный сок и смешают с топленым маслом. И опять угощение.

Вот что такое весенние кочевья!

Но нынче год особый — военный год, и весна особая — военная. И к перекочевке готовятся как-то вяло, без радости. Не только потому, что овец и верблюдов стало меньше, — тревожно у нас в эту весну. По селу ходят упорные слухи, будто нас переселят на целинные земли, на Амударью.

Все началось с собрания, на которое приехал представитель райкома Довлиханов.

Представитель сказал, что район наш животноводческий и поэтому в производительном труде заняты лишь чабаны, а прочие не работают, тогда как по Амударье пустует плодородная, обильная водой земля. Ее там много, хватит и для скотоводства, и для земледелия, но обрабатывать некому. Говорил Довлиханов строго, и получалось у него так, точно все мы, живущие в песках, чуть ли не бездельники, не хотим работать. Старики обиделись, заворчали. Тогда представитель повысил голос. Он сказал, что старикам осталось мало жить и они обязаны подумать о молодых, а не использовать свой авторитет для того, чтоб подбивать людей на сопротивление правительству.

Тут поднялся Анкар-ага.

— Не лишнее ли ты сказал, парень? — спокойно спросил он.

— Я вам не парень! — закричал Довлиханов. — Я представитель райкома и говорю от имени партии!

— Если от имени партии и правительства — сохраняй спокойствие, говори разумно и уважительно, как положено говорить с народом. Разве тебя прислали оскорблять нас?

— Оскорблять?! Вот как вы заговорили? — Представитель достал из кармана блокнот. — Как фамилия этого агитатора? — спросил он, обращаясь к Сазаку. Тот не ответил.

— Меня зовут Анкар, — отчетливо произнес Анкар-ага. — Отца звали Аманлы. Записал? Что тебе еще надо?

— Ничего. Все ясно. Я вижу, ты вожак в этом стаде! Но не забудь: кроме вожака с бубенцом есть еще и пастух с палкой!

— Ну, люди, — Анкар-ага с улыбкой обернулся к односельчанам, — если нам достанется такой пастух, наверняка передохнем с голоду!

— Ничего, Анкар-бай, — отозвался другой старик, — случается, овцы с голоду пастушью палку грызут.

— А вот у меня козел был! — со смехом выкрикнул седобородый чабан. — Чуть брюхо мне не распорол, когда я на него палкой замахнулся.

Довлиханов метнул в толпу сердитый взгляд, собрал бумаги, сунул их в папку и ушел не прощаясь. Ночевать он не остался. А Анкар-ага, никому ничего не говоря, в ту же ночь уехал в Ашхабад.

Глава четырнадцатая

Санджарову не спалось. Он лежал и курил одну папиросу за другой. Нет, не справиться им с переселением. Вот Анкар-ага, близкий человек, верит Санджарову, как самому себе, а сказал ведь: «Разлученный с родиной плачет всю жизнь». И на том стоит. Уж как его Санджаров уламывал: и о трудностях говорил — «песком сыт не будешь», и — «переселение выгодно самим степнякам». А он? «В нашем селе не найдешь человека, готового ради выгоды на чужбину податься. Здесь мы родились, здесь и глаза закроем». Ну как их убедить? А переселять все равно придется… Зазвонил телефон. Санджаров вскочил, торопливо прошел в другую комнату и взял трубку.

— Добрый вечер, товарищ Санджаров. — Он сразу узнал спокойный голос наркома. — Спали уже? Это неплохо, что ложитесь вовремя, другое плохо. Жалоба на вас. И не кому-нибудь, а председателю Совнаркома.

Санджаров сел, собираясь слушать.

— С переселением-то у вас не ладится!

— Точно, товарищ нарком, не ладится.

— Сегодня к председателю Совнаркома явился один старик из Учоюка!

— Из Учоюка?!