Люди по эту сторону

В отличие от него, Инкрис видела театральные представления – успела до начала сезона дождей. Емъек прибыл в Речную Бороду уже после того, как над зрительным залом и сценой натянули крышу, а двери заперли. Освещать такое помещение получалось слишком затратно, поэтому на четыре месяца артисты уезжали отдыхать и готовить свежий репертуар.

Его пришлось здорово обновить – с такими-то переменами в мире!

«Чужак у ворот» – гласила афиша, укреплённая на фасаде театра.

Натянутое на раме полотнище расшили бусинами, ракушками, цветными деревяшками. Мозаичная картина не боялась случайного дождя и брызг речной воды. А изображала она массивного лысого мужика совсем без татуировок, бледного, как будто вылепленного из теста. Он упёрся лбом в деревенские ворота, а над воротами торчали задорные рожицы детей и мордочки зверей и птиц. И даже солнце хохотало!

Чтобы изобразить такое, требовалось много труда. Зато афиша получалась долговечная, и вода ей была не страшна. А театру предстояло путешествовать по всем рекам, впадающим в Горькое море…

Сам театр располагался на отдельной платформе. Сзади помещался небольшой причал, выходящий на реку. В некоторых представлениях декорациями становилась Большая Муэра и небо над ней.

Но Емъек о таком пока только слышал: о фонтанах, изображающих деревья, разноцветных фейерверках и водных танцах. Ради такого стоило задержаться в Речной Бороде!

Перед театром располагались лавочки с едой на вынос и высокие столы, чтоб можно было перекусить стоя.

Емъек проследил, чтобы Инкрис доела свой пирог с копчёностями и сладкую булочку. Он пока не особо представлял, что будет делать, если у привередливой юницы испортится аппетит. И всякий раз мысленно ликовал, когда она просила добавки.

Если он и был в чём-то уверен, так это в необходимости скрывать от подопечной эту часть своей миссии. Емъек помнил себя подростком. Один намёк на опёку мог взбесить, а то и вовсе спровоцировать на какие-нибудь глупости.

Обязанности опекуна он выполнял по просьбе старейшины Ру Онги. Если раньше хватало внимания учителей и семьи, которая приняла юницу в Речной Бороде, теперь Инкрис оказалась вовлечена в масштабные события. А при таком масштабе легко не заметить малое.

«Юные легко забывают о себе, когда беспокоятся о других, – писала Ру, – но молодым телам питание и тепло необходимо не только для поддержания сил, но и для развития. Упущения растущего возраста потом не нагнать. Эта угроза значительнее, чем от безродных. Возможно, такая помощь покажется тебе обыденнее, чем ты себе представлял, но она важнее».

Суть, и ничего лишнего: как тогда, когда она татуировала его тело, попутно делясь жизненными секретами. Вот обязанность, вот её значение, но ни слова о долге. Как она частенько говорила: «Ты сам разберёшься, что и кому должен».

В театральной кассе билетёр записал их имена («Чтобы следить за наполняемостью зала», – шёпотом пояснил Ганн в ответ на удивлённый взгляд Емъека) и выдал по полоске вагги. «Если представление понравится, бросьте туда», – сказал он, указывая на большую корзину перед входом.

Эту часть объяснять было не нужно: в Солёных Колодцах старейшины лично опрашивали за завтраком – понравилось вчерашнее выступление, хочется ещё, или этих актёров больше не приглашать?

Здесь тоже за развлечения платили из казны совета старейшин. В Речной Бороде всегда были люди, ждущие своего корабля, или груза, или компаньона. Плюс школа, которая была гораздо больше обычных школ: сразу двенадцать кругов! Плюс множество мастерских, что в самой деревне, что на берегах.

В зрительном зале нашлось место для каждого.

Представление ещё не началось, и в проходах между рядами скамей было толпливо. Проталкиваясь к партеру, который отводился школьникам, Емъек крутил головой, еле успевая здороваться с новыми знакомыми.

Многие полушутя-полусерьёзно сочувствовали ему: вместо путешествий застрять на одном месте в качестве няньки! Он отвечал: «У вас жить, как плыть – вечером не та вода, что утром, вот тебе и путешествие!»

Солнце, пойманное хитрой системой зеркал, освещало все уголки зала – помогало выбрать места. Но чем ближе было начало представления, тем сумрачнее становилось зрителям и тем больше лучей направляли в занавес.

И вот весь свет собрался в одном месте – в тот же миг навстречу солнцу просунулась вихрастая голова с красным клювом и закричала: «Кукареку!»

Едва петушок начал свою песню, как занавес раздвинулся, на сцену выскочили остальные обитатели птичника и принялись склёвывать воображаемые зёрна. Они хлопали широкими рукавами, подпрыгивали и дрались.

Петушку доставалось больше всего тумаков и меньше всего зёрен. Он сел в стороне и начал рыдать. И тут птичник сыпанул новую порцию корма – и угодил прямо в петуха. Он остолбенел, выкатил глаза, а в следующий миг оказался в центре кучи малы…

Емъек сам не заметил, как уже хохотал вместе со всеми. Инкрис тоже заливалась, и Ганн, и остальные люди в зале.