Люди под кожей

Хотя, возможно, и в этой картине есть что-то нереальное. Ну не может с ними такое произойти. Не могут они, мать и дочь, обычные, среднестатистические, привлечь такое пристальное внимание самой госпожи судьбы.

По встречке со скоростью молнии несется грузовик. Водителя не разглядеть, но если бы это было возможно, то он предстал бы перед ними грузным мужчиной «чуть за пятьдесят». Густые усы с проседью, заношенный стеганый жилет, торчащая из переднего кармана, куда он обычно тянулся не раздумывая, пачка сигарет. А еще они увидели бы этого мужчину лежащего лицом на приборной панели; тело неестественно наклонено вбок.

«Сердечный приступ», – вынесут позже вердикт, но это потом. Сейчас эта массивная туша всем своим стодвадцатикилограммовым весом давит на педаль газа, и машина несется вперед, с каждой секундой набирая скорость.

Мать, по идее, должна была быстро перестроиться или в крайнем случае быстро крутануть руль вправо. Но она, как кобра на восточном базаре, завороженно смотрит на дудочку своего хозяина, не в силах ни отвести взгляд, ни пошевелиться.

Считаные мгновения нужны фуре, чтобы снести с дороги маленькую серебристую «Ладу». Машина переворачивается в воздухе, задевает несколько соседних легковушек и остается лежать на земле черепахой с перевернутым к небу распотрошенным мягким пузом.

Горячий металл плавится в единое целое вместе с телами, запертыми внутри автомобиля. Он сплетается с человеческой кожей осторожно, почти любя, чтобы никогда уже не расставаться.

На лице у матери застывает выражение полного безразличия, которое она так безуспешно пыталась имитировать всего минуту назад. Только теперь в открытых пустых глазах сквозит настоящее равнодушие, потому что о чем еще можно беспокоиться, когда все так бесповоротно свершилось.

Наверное, это к лучшему, что боли мать почти не почувствовала.

Дочери же в каком-то смысле приходится хуже. Она дышит. Тяжело, хрипло, отрывисто, но дышит, и жизнь все еще теплится в ее душе одиноким угольком.

Удивительно, но рассудок ни капельки не помутнел. Наоборот, каждая деталь, каждый звук становятся ярче, четче. Собственное сердцебиение девочка слышит громче, чем звонарь слышит колокольный набат.

Поэтому, когда она видит рядом с собой лицо незнакомого мужчины, то ей еще хватает сил, чтобы удивиться.

«Кто ты?» – спросила бы она, если бы могла.

– Теперь уже не важно кто, – спокойно отвечает пастырь.

Время идет, но его внешний вид не меняется и через столетия: черный плащ с огромным капюшоном, затеняющим лицо; в руках – посох, испещренный мелкими рисунками и завитками. Вот громовержец выглядывает из-за грозового облака, а вот леший недобро поглядывает на забредших в лес чужаков. Вместе картинки образуют историю, которую Волчий пастырь несет с собой, куда бы ни отправился.

«Тогда зачем ты здесь?» – спокойно интересуется девочка. Как будто кругом не пахнет бензином и кровью и мать на переднем сиденье не превратилась в тряпичную куклу.

– О, у меня особая миссия. Я решаю, кому жить, а кому умереть.

«Смерть, что ли?»

– Вовсе нет. – Голос у пастыря низкий, убаюкивающий. – Смертью занимаются бабы-повещалки, а ими в свою очередь командует Марена. Моя работа более тонкая и требует острого ума и стальных нервов. От меня зависит равновесие. Нет, не добра и зла, как ты думаешь, потому что нет в этом мире добра, как нет в нем уже и отпетых негодяев. Внутри каждого из вас, – мужчина длинным указательным пальцем тычет куда-то в грудь девочке; та только сейчас понимает, что висит вверх ногами, пристегнутая к сиденью и нарушающая все мыслимые и немыслимые физические законы, – уже прячется свой собственный маленький дьяволенок. Кстати, как тебя зовут?

Конечно, он знает, как ее зовут. Следит за ней уже много лет. Ходит вокруг, кидает как будто бы случайные взгляды, пытается понять, какова судьба этой, на первый взгляд самой обычной девочки.

Только вот пастырь разглядел в ней то, что другие не смогли. Что не смогла мать, не смогли школьные учителя и уж точно никогда не сможет ни один из живущих на земле мужчин.

Душа этой девочки похожа на черно-белый кокон. Сверху это пушистая светлая оболочка. Она выглядит как катушка шерстяных ниток, аккуратно и осторожно распределенных вокруг какого-то круглого предмета.

Однако под белоснежным покрывалом кроется черная, как беззвездная ночь, начинка. Это колючая проволока, толстым слоем обвивающая мягкий теплый центр. Сердцевина даже не белая, почти прозрачная. И огонь внутри нее такой сильный, что, если не научиться контролировать его, он может и обжечь.

В этой девушке светлая половина никогда не одержит верх над темной, потому что последняя словно бы запечатана внутри всего хорошего, что она когда-либо видела в жизни. В каком-то смысле это ее собственное яйцо, как у Кащея, и в этом яйце она найдет либо вечную жизнь, либо жестокую смерть.

Девочка мысленно произносит свое имя, и пастырь с одобрением кивает:

– Теперь твоя жизнь в твоих руках. Ты должна решить, хочешь ли помочь мне вершить суд над людьми или хочешь сразу отправиться в Беловодье, но тогда и думать забудь про мир живых.