Люди полной луны

Смерть — это не конец, а начало, это робкий огонек, утративший возможность погаснуть. Смерть — это любовь. Тот, кто испытывает страх перед смертью, после ее свершения получает этот запредельный страх. Тот, кто испытывает к ней ненависть, в ответ получает посмертную ненависть. Смерть — мстительная женщина. Самоубийцы, спешащие в объятия смерти, — лжецы, они не любят смерть, они просто боятся жизни. Смерть нужно любить чувственно, человек должен испытывать к ней сексуальное влечение, как его испытывают повешенные. Если палачи не идиоты, то там, где вешают, нельзя устанавливать помост, под вздернутым должна быть земля. На том месте, где прольется его семя, вскоре вырастет корень мандрагоры… Я улыбаюсь. Я повесил этого человека по всем правилам эротического искусства. Внизу земля, а он, словно экзотический плод любви, висит на дубовой ветке. Я добр к людям, и я улыбаюсь, когда помогаю им встретиться со смертью правильно.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Н-да, — произнес Самсонов, — повесили скромного человека, законопослушного горожанина, и ни одной зацепки.

Степа Басенок, Слава Савоев и новенький в оперативной группе Николай Стромов сидели в кабинете полковника и внимательно смотрели на портрет Президента России у него за спиной.

— Ну и что вы молчите? — спросил у оперативников Самсонов. — Повешен человек и, должен вам сказать, как-то по-ритуальному повешен.

— Кришнаиты, их почерк, — на всякий случай выдвинул первую версию Басенок, но, взглянув на Самсонова, сразу же, хотя и неохотно, отказался от нее. — Или сам повесился.

— Со связанными руками влез на дуб и повесился? — усмехнулся полковник.

— Надо проверить, — вмешался Слава Савоев. — Может, он в цирке многие годы работал иллюзионистом-акробатом.

Николай Стромов сидел молча. Он с удивлением слушал разговор полковника с оперативниками и ничего не понимал. Ему казалось, что над ним или смеются, или принимают за дурака, но, решив не обращать на это внимания, он произнес:

— Кстати, квартиру убитого, Леонида Кузьмича Клунса, тоже обворовали. Она стояла на охране, но все равно пострадала.

— Вот, — обрадовался Басенок, — его обворовали, он расстроился и, вспомнив цирковое мастерство, повесился.

— Хватит, Басенок, — хмуро оборвал Степу Самсонов. — Давай по делу.

Степа согласно кивнул и стал докладывать:

— Леонид Кузьмич Клуне, сорок пять лет. Родился у нас в городе, но затем уехал и двадцать лет проживал в Москве…

— Диссидент, — веско охарактеризовал его Савоев и с опаской посмотрел на Самсонова.

— Вот вам и первая зацепка, — не обращая внимания на Славину реплику, обрадовался Самсонов, — в Москве. То есть никакая это не зацепка, а стопроцентный «глухарь».

— Точно, — согласился с ним Слава Савоев. — Москва — столица нашей Родины, сердце России.

— Печень, а не сердце, — поддержал разговор Николай Стромов.

— Три года назад Клунс вернулся в Таганрог и поселился в трехкомнатной квартире, оставшейся от родителей. Это по улице Дзержинского… — Степа сделал паузу и, оглядев присутствующих, продолжил: — Леонид Кузьмич действительно скромный человек, в смысле законопослушный горожанин…

— Не обезьянничай! — прикрикнул на Степана Самсонов. — Говори по существу.

— Банда квартирных воров под руководством Комбата действительно брала квартиру Клунса. Вместе с ними был вьетнамец Хонда, данные по которому к нам поступили из Москвы. Они взяли в квартире Леонида Кузьмича много старинных предметов, в том числе и культово-религиозных, из драгметаллов. Предметы культа не относились к христианству, какие-то сектантские прибамбасы с индуистским уклоном… — На этом месте Степа со значением бросил взгляд на Самсонова. — Их сбытом занимался Италия, наш городской «законник», но это предположительно, никто из шниферов по нему показаний не дает. Хотя, конечно же, Италия не мог быть не в курсе, это раз, а во-вторых, у него связи есть везде, он же специалист по антиквариату.

— Италия серьезный противник, — покачал головой Самсонов и спросил у Басенка: — Ну а что о Хонде известно?