Люди, принесшие холод. Книга 1

Весь смысл и вся сила бакшиша — именно в его всеобщности, в «тотальной коррумпированности общества». В эту игру должны играть все, только так в ней появляется рациональность. Азиатские общества — всегда и во все времена очень бедные, и пресловутый медный грош для подавляющего большинства — истинный подарок судьбы. А бакшиш дает этим потомственным нищим хоть какой-то шанс пусть ненадолго, пусть хотя бы на пару часов — но стать богатым. Бакшиш — это своеобразный круговорот ценностей в природе. Сегодня я с тебя бакшиш возьму, завтра ты с меня — в итоге все остались при своих, но и у тебя, и у меня был свой день счастья. А возможность получить бакшиш действительно есть у любого, даже самого мелкого и незначительного человека. Самый простой пример: получить «суинши» — так казахи называют подарок за радостную весть. Всего-то и надо — прибежать с новостью первым.

Поэтому вся Азия играет в «бакшиш» самозабвенно и с огромным удовольствием, причем умение выцыганить побольше не только не осуждается, но только добавляет вымогателю авторитета — как умение точно пинать мячик в футболе или безошибочно запоминать расклады в картах. Умеет человек играть, профессионал, что еще скажешь? Респект ему и уважение.

А теперь сами рассудите, кем в глазах азиата выглядит европеец, трясущийся за каждый грош и упорно не желающий играть в такую интересную игру? Именно — противным скучным скрягой, который не только не желает сам получать удовольствие, но и портит жизнь другим людям. Ну и не сволочь ли он после этого?

Однако, пока мы рассуждали об особенностях азиатского менталитета, наш герой, изрядно ощипанный, но непобежденный, уже добрался до стоянки Абулхаир-хана.

Шутки кончились. Началось дело.

ГЛАВА 22. Врун

Прежде чем я перейду к главному, рассказу о том, как встретила Тевкелева Казахская орда, мне хотелось бы сказать несколько слов на отвлеченную, казалось бы, тему.

В эпизоде с посольством Тевкелева мы имеем уникальную для истории XVIII века возможность увидеть не восстановленный историками сухой перечень событий, а живых людей. Дело в том, что когда Тень Тевкелев выезжал в Степь — даже на закате жизни, в больших чинах и большой власти — он всегда вел дневник, причем очень подробный. И вы даже не представляете — насколько ценный подарок историкам он этим делал.

Открою небольшой секрет: больше всего работа историка напоминает реставрацию. Процентов на восемьдесят историк — это реставратор. Восстанавливатель. Вся наша работа — это искать всюду крошки и кусочки информации. Брать по капле из чьих-то мимолетных заметок, сухих официальных отчетов, безудержного вранья, жалостливых объяснительных, грозных начальственных окриков, пересказов давних полузабых баек, искренних и оттого особенно лживых мемуаров, этих излияний слабеющего ума и прочая, прочая, прочая… Набирать эту гору мусора, держать в уме весь этот ворох, львиная доля которого не пригодится никогда, и каждый божий день катать эти кусочки в голове. Раскладывать этот бесконечный пасьянс, сопоставляя один обломочек с другим, и собирать, собирать, собирать из этого сора не имеющую границ мозаику.

Проблема не только в том, что собираемая мозаика бесконечна, она уходит за горизонт во все стороны, и мы сами зачастую не знаем, в каком направлении отправит нас завтра особо удачно сложившийся кусок. Нет, мы, естественно, знаем, кто еще из коллег бродит в окрестностях, «сидит на этой же теме», и, конечно же, внимательно следим за их публикациями, чтобы вовремя добавить собранные ими большие куски в собственную необъятную картину. Иногда происходят и случайные встречи, и на какой-то делянке мы вдруг сталкиваемся с коллегами, которых это ежедневное бродяжничество в прошлых веках завело сюда совсем от другой проблематики.

Но всегда есть одна проблема. Проклятая и не решаемая проблема историков — мозаика эта никогда не бывает полна. В ней всегда дырки, всюду проплешины, закрыть которые нельзя. И нам, описывая общую картину, приходится закрашивать эти белые пятна собственными домыслами, логичными предположениями, чем-то, что, на наш взгляд, там было. Или должно было быть.

Сложность в том, что обычно в этих дырках скрывается самое интересное, то, что невозможно обойти, рассказывая о прошлом. Например, Петр Первый не вел откровенных дневников и нам никогда не найти документа-исповеди, в котором бы он собственноручно написал: «Все свои реформы я затеял потому, что…». Никто, кроме него, не знает доподлинно, почему он «Россию поднял на дыбы», не знает и не узнает никогда. Это классическая «дырка», «проплешина», «белое пятно». Нам ее не заполнить, можно только «закрашивать» эту дырку, то есть предполагать и спорить о том, чьи предположения лучше.