Корнет шведской кавалерии Лоренц Ланг,[70] попавший в плен под Полтавой, идет на русскую службу. С прошлым рвет решительно — Швецию даже в мыслях закрывает для себя навсегда, принимает православие, меняет имя на «Лаврентий», становится офицером русского инженерного корпуса и вскоре ввязывается в Большую игру на китайском направлении. Становится уникальным специалистом по Китаю (где тихая Швеция, и где тот недвижный Китай!), шесть раз ездит туда с дипломатическими миссиями, несколько лет живет в Пекине в качестве дипломатического агента. Умер в Сибири статским советником и иркутским вице-губернатором.
Драгунский капитан Бернгардт Мюллер оказался в Тобольске. Чем-то приглянулся знаменитому церковному деятелю, митрополиту Сибирскому и Тобольскому Филофею (Лещинскому), будущему святому, канонизированному в 1984 году. Принял участие в организованной митрополитом миссионерской экспедиции к остякам (хантам). Потом еще раз, потом еще… Потом увлекся миссионерством и изучением остяков настолько, что и уезжать от остяков перестал. Путешествовавший по Сибири брауншвейг-люнебургский резидент Фридрих Вебер писал в своих записках:
«Один шведский обер-лейтенант, также сосланный по некоторым причинам даже за Сибирь к остякам, теперь живет там очень хорошо. Он приобрел такую любовь туземцев, что они снабжают его всем, что только ему нужно, и во всех делах своей земли спрашивают его совета. Лейтенант этот говорил Веберу, что он охотно закончил бы там и жизнь свою, если бы только семейству его было дозволено приехать к нему». Тем не менее, в Швецию Мюллер все-таки уехал, и в 1720 году в Берлине отдельным изданием вышла его книга «Жизнь и обычаи остяков».
Капитан барон Горн еще в начале Северной войны во время перестрелки в Литве получил ранение в голову. С того света его вытащил верный слуга Лидбом — в самом прямом смысле вытащил из кучи сваленных в груду мертвых тел, и выходил. Под Полтавой — второе ранение, плен, ссылка в Соликамск. И опять бы смерть, на сей раз голодная, кабы не верный Лидбом: до поступления на службу к господину барону он был хорошим седельником. Изготовлением седел Лидбом и кормил их обоих все эти годы, а господин барон бегал по Соликамску, истошно голося на варварском наречии: «Сетла!!! Каму сетла! Кароши сетла!!!». К чести господина Горна, полностью залезать на шею к слуге он упрямо не хотел, поэтому в комплекте с седлами предлагал еще и кривоватые корзины, самолично плетеные господином бароном из соликамского ивняка. В Швецию оба вернулись в 1722 году, барон еще 20 лет служил в армии, потом вышел в отставку, поселился в родовом имении, рядом с которым построил хутор, назвав его «Соликамском». Лидбом же был из слуг отчислен с негодованием и возведен в ранг лучшего друга. На всех обедах вплоть до своей ранней смерти он восседал по правую руку от барона, несмотря на демонстративное неудовольствие аристократической родни. Когда Лидбом скончался, безутешный Горн воздвиг ему шикарный памятник.
Корнет Эннес взят был в плен при Переволочне, сидел в Тобольске, 10 лет. В детстве матушка, которой бог посылал одних сыновей, тоскуя по так и не родившейся дочке, научила последыша ткать на ручном станке. Вскоре по Тобольску поползли слухи о новом мастере, и сам князь Гагарин, оценив тканые Эннесом кошельки и чапрак, заказал ему для большой залы шелковые обои с золотыми и серебряными цветами. Материал и инструменты заказчика, оплата — по рублю за каждый локоть. Условия царские, но объемы — непосильные для одного человека. Корнет сколотил ткацкую бригаду из лучших боевых товарищей: ротмистра Маллина и корнетов Горна (не родственник) и Барри, которых и начал обучать «бабскому» ремеслу. Через несколько лет изделия их гремели по всей Сибири, и компаньоны разбогатели настолько, что каждое воскресенье могли устраивать благотворительные обеды для дюжины своих товарищей, которые, на свое горе, не знали никакого ремесла, и посему бедствовали. По возвращении в Швецию Эннес женился и дожил до 95-летнего возраста, не забывая в каждой вечерней молитве благодарить покойную «муттер» за науку.