Читаем Люди, принесшие холод. Книга первая. Лес и степь полностью

Переубедить их никак не получалось. Посланцы от каракалпакских башкир приезжали к Тевкелеву раз за разом, трижды, как в сказке. И хотя по всему кончиться эта история должна была еще одной разбитой мечтой, на сей раз случилось чудо. Дело в том, что каракалпаки в последние годы практически осели, и, если и кочевали, то по Сыр-Дарье, в окрестностях своих полей. Как и у всех оседлых народов, у них начались нелады с окрестными кочевниками, и, как все земледельцы мира, они мечтали о сильном заступнике, который когда-нибудь приструнит несносных грабителей.

Поэтому однажды к Тевкелеву явились посланцы «от каракалпацкого Гаиб-хана и от главного духовного Мурат-шейха, и от всех каракалпацких старшин», и заявили, что все каракалпаки желают стать российскими подданными. Может быть, сильная Россия сможет навести порядок и приструнить «беспредельщиков». Правда, пока качество «крыши» не проверено, то есть непонятно — будет ли заступничество России эффективным, ясак они платить не будут и аманатов (заложников) давать не намерены. В общем, давайте пока попробуем вместе поработать, а когда ясен станет прок от этого сотрудничества — можно и пересмотреть условия договора.

Тевкелев, прекрасно понимая, что никакой деятельной помощи здесь, за сотни верст от своих границ, Россия никому оказать не сможет (по крайней мере, пока), присягу каракалпаков тем не менее принял. Как он записал в дневнике — «не хотел, дабы они з злобою отъехали, принужден, особливо для свободы обретающихся у них башкирцев, показать склонность по желанию». Проще говоря — зачем зря злить людей отказом? Вреда от этой присяги никакого не будет, а вот шанс вытащить башкир появляется.

Так оно и случилось — после бурной и, что важнее, результативной работы, проведенной по просьбе Тевкелева авторитетным человеком Букенбаем, каракалпаки согласились, в знак своих добрых намерений, отпустить с Тевкелевым этих плененных невесть когда башкир. И, как ни странно, словами на сей раз дело не ограничилось. Башкиры, ошарашенные пониманием того, что их, похоже, и впрямь отпускают, медлить не стали. Сборы были недолги, и вскоре к окрестностям ставки Абулхаир-хана прикочевала небольшая орда — с юртами, стариками, верблюдами, женщинами и детьми. Так Тевкелев, нежданно-негаданно даже для самого себя, оказался вождем небольшого степного племени, «и переводчику Тевкелеву стал немалой кураж, понеже люд оружейной и дельной — на конь сядут с 300 человек».

Дальше — больше. Любой пример заразителен, и после перехода в русское подданство каракалпаков, о котором немедленно стало всем известно, в Степи установилось даже нечто вроде моды на принесение присяги Белой царице. Под императорскую руку перешло несколько авторитетных старшин из противной партии, да и сами «противные» сильно приутихли. Но самое главное — русское подданство пожелал принять хан Среднего жуза, которого русские в документах упорно называли Шемякой, хотя сами казахи звали его Семеке. Ехать на земли Среднего жуза Тевкелеву было просто не на чем, да и опасно — несмотря на некоторую растерянность противной партии, в ее рядах осталось немало забубенных головушек, никогда не отказывающихся от набега. Поэтому принимать подданство Среднего жуза отправились лучший дипломат из «верных» казахов Худай-Назар-мурза, да полномочный представитель русского посольства — башкирец Таймас Шаимов.

Шемяка оказался мужиком простым, прямым, даже простецким. На переданные Таймасом витиеватые дипломатичные извинения Тевкелева об обстоятельствах непреодолимой силы, не позволивших ему самолично прибыть, сказал лишь: «Да ладно вам, а то я не знаю, что у вас всех лошадей поворовали, и ехать не на чем». После чего добавил, что на Тевкелева зла не держит, и сам бы к нему поехал с удовольствием, но с Абулхаиром они в ссоре, и видеть этого нехорошего человека не желает. На Абулхаира же Семеке обижен из-за его самоуправства, «почему он без согласия их, ханов и старшин, подданства принял». А сам он, хан Семеке, с сего часу из противной партии выписывается и записывается в подданство российское. Но просит отметить в документе, что «желает быть в подданстве всероссийском не по совету Абулхаир-хана, но сам своим желанием».

И немедленно… Нет, не выпил, а «того ж часу присягал быть в подданстве российском, написав письмо, приложил свою печать и обезался из Средней орды из своего владения отсылать чрез посланцов своих ясаку в Москву на каждой год по 2000 лисиц и по 1000 корсаков,[108] а аманатов на Уфу не даст».

Так, буквально за несколько месяцев, стараниями Тевкелева позиции России в Степи усилились многократно, а противники «русской партии» оказались если не посрамлены, то сильно ослаблены. И вроде бы все стало хорошо, но потом опять все испортилось.

Глава 29

О вольности народной

Перейти на страницу:

Все книги серии Люди, принесшие холод

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах
На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах

Внешняя политика СССР во второй половине XX века всегда являлась предметом множества дискуссий и ожесточенных споров. Обилие противоречивых мнений по этой теме породило целый ряд ходячих баек, связанных как с фигурами главных игроков «холодной войны», так и со многими ключевыми событиями того времени. В своей новой книге известный советский историк Е. Ю. Спицын аргументированно приводит строго научный взгляд на эти важнейшие страницы советской и мировой истории, которые у многих соотечественников до сих пор ассоциируются с лучшими годами их жизни. Автору удалось не только найти немало любопытных фактов и осветить малоизвестные события той эпохи, но и опровергнуть массу фальшивок, связанных с Берлинскими и Ближневосточными кризисами, историей создания НАТО и ОВД, событиями Венгерского мятежа и «Пражской весны», Вьетнамской и Афганской войнами, а также историей очень непростых отношений между СССР, США и Китаем. Издание будет интересно всем любителям истории, студентам и преподавателям ВУЗов, особенно будущим дипломатам и их наставникам.

Евгений Юрьевич Спицын

История
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии