Этот случай вполне характеризует атмосферу белогвардейской среды. Грабеж считали немыслимым, недопустимым. Обратите внимание: тут ведь не просто вспылил молодой прапорщик-идеалист, все офицеры его поддержали. Ну может быть и не всегда всё было настолько благостно, может быть иному штабс-капитану во время постоя всё же удавалось стырить хозяйские подштанники, но что сделали бы красные, окажись они в этой хате? Для начала изнасиловали бы хозяйку, потом вынесли бы из хаты всё, что не приколочено, всё что приколочено изрубили бы саблями, и если бы на прощание хозяйку не прикололи штыком, а хату не сожгли, это было бы высшим проявлением пролетарского гуманизма.
Белогвардейцы вспоминали: «Смущение у местных жителей было огромное, когда добровольцы не требовали, а просили и за всё расплачивались». А что так смущались-то станичники? Да потому что от красных такого не видели и думали, что белые такие же.
Но вот однажды жестокий белый генерал Марков учинил лютую репрессию. Тем частям отряда, которые остановились в станице Суворовской, приказано было не платить за питание, как наказание за выступление казаков этой станицы на стороне красных. А помните Троцкий приказывал те станицы, которые встали на сторону белых, сжигать дотла и вырезать всё население. Вот это был красный террор. А белый террор – офицеров пришлось бесплатно покормить.
Вот «белые» казаки действительно грабили и грабили по многу, это подтверждается многочисленными свидетельствами. И лютовали казачки порою от души. Не так, как красные, конечно, но тоже впечатляюще. Но казачьи части практически не подчинялись общему белому командованию и считать их белогвардейскими вообще нелепо. Махно тоже воевал с красными, белым он от этого не стал. И горцы тоже по своему обычаю лютовали, так то горцы. Но вот что интересно. В 1947 году состоялся процесс над захваченными «белыми» казачьими атаманами Красновым и Шкуро и над командиром Дикой дивизии Султан-Гиреем Клычем. Кроме прочего им инкриминировали преступления, совершенные в период Гражданской войны. Так вот в материалах процесса нет ни одного упоминания о массовых расправах над мирным населением. Разбирались лишь казни красных командиров и комиссаров, жертвы назывались поименно. А кто бы назвал поименно 50 тысяч казненных красными в Крыму. И ведь это ещё разбирались деяния самых зверских белых частей. Удивительный был процесс. Кровавые палачи и нелюди судили генералов, которые, конечно, не были ангелами, но всё же оставались людьми, и сам процесс это фактически доказал.
Итак, всё что можно с большой натяжкой назвать белым террором – это расстрелы пленных, но как установленная практика они существовали лишь в первые месяцы Белой гвардии, почти сразу же были запрещены и в дальнейшем уже считались преступным деянием, так же как и грабежи, которые когда-то где-то может быть случались у белых. Но вы соберите в одном месте несколько десятков тысяч человек и попытайтесь сделать так, чтобы за 3 года ни один из них не совершил ни одного преступления. Возьмите любой современный русский город с населением около 100 тысяч человек и поднимите там статистику о преступлениях за 3 года. Описание этих преступлений составит пухлый том, но ведь ни кто же не скажет, что в этом городе установлен террористический режим. И если белые иногда по приговорам суда казнили преступников – большевиков, так надо дойти до крайней степени бесстыдства, чтобы назвать это террором. И называли это террором те самые преступники, до которых у белых руки не дошли.
Валерий Шамборов писал: «Красным террор предписывали, у белых за это наказывали. Ленин требовал беспощадных поголовных расправ. Деникин – никогда … Красный террор был неотъемлемой частью нового порядка, создаваемого большевиками. Он не был наказанием, не был методом подавления противников, не был средством достижения какой-либо цели. Он был целью – уничтожить те части населения, которые не вписываются в схему, начертанную вождем. Красный террор стремился уничтожать лучших. Он подавлял всё культурное, убивал саму народную душу … Когда после красного террора обращаешься к белому и начинаешь исследовать материалы, то поневоле возникает вопрос, а был ли он вообще? Если определять террор по большевистскому облику, как явление централизованное, массовое, составляющее часть общей политики и государственной системы, то ответ однозначно получится отрицательный».
Вот ещё пара вполне объективных оценок: