Люди разбитых надежд

Я впервые шла выступать перед аудиторией, группой родителей, чьи дети имели диагноз шизофрения. Встреча происходила в конференцзале в одном крыле с психиатрическим отделением местной больницы.

Когда я шла длинным коридором с речью в руке, мне хотелось минуть двери зала, зайти прямо в «Психиатрию» и добровольно принять любую предложенную помощь.

Идя, я мысленно ругала себя за то, что поверила в свою способность осилить это. Написать речь было не очень тяжело. Но одно дело написать и совсем другое — выступить перед аудиторией. В последний раз я выступала в восьмом классе. Тогда я рассказывала о бедном Джо, который должен был вырастить двенадцать детей. За этот замечательный доклад мне дали поездку в Оттаву. Пьер Трюдо был снова при власти и каждый из нашей маленькой делегации восьмиклассников пожал ему руку. Для меня это был незабываемый момент.

Но говорить о воспитании двенадцати детей и рассказывать людям о своем сумасшествии — разные вещи. Хотя моей аудиторией были коллеги по несчастью, в тот момент это не имело значения. Я ужасно боялась. Накануне я всю ночь тренировалась перед зеркалом, но, войдя в зал, обо всем забыла.

Слушатели сидели и стояли, их взгляды были направлены на маленький одинокий стул впереди. Я поняла, что он предназначен для меня. Проходя через аудиторию, я зацепилась ногой за электрический шнур и глухо шлепнулась на тот стул. Тридцать пар глаз пристально смотрели на меня. Кто-кто когда-то мне сказал, что, если я представлю себе аудиторию в нижнем белье, будет не так страшно. Но мне это не помогало: я так боялась их лиц, что меня не очень заботило, были ли они одеты хотя бы в белье.

Когда аудитория собралась, безупречно одетый мужчина среднего возраста встал рядом со мной и моим стулом. Я не могу точно вспомнить его лицо, но ботинки запомнила хорошо. Он чудесно меня представил, заметив, что я сама обратилась к его организации, надеясь помочь в просвещении людей относительно шизофрении. После этого он отошел. Я подавила желание схватить его за рукав и усадить рядом с собой.

В тот миг я знала, что должна прочитать доклад, а не оттарахтеть его скороговоркой. Я очень медленно начала читать, и чем дальше, тем получалось быстрее. Мой голос вибрировал, и был немного похож на голос Джона Бейза из 60‑х. Я сознательно принуждала себя говорить медленнее. У меня было пылкое желание прочитать все за две минуты, закрыть блокнот и исчезнуть. Но мое выступление должно было длиться 12 минут, а после этого — обсуждение.

Когда я закончила, прозвучали единичные аплодисменты, за ними — гнетущая тишина. Я ощутила панику. Наконец я услышала тоненький дрожащий голос, первый вопрос: «Как вы справляетесь с галлюцинациями?» Я впервые посмотрела в аудиторию, ища лицо того, кто спрашивал. Это была маленькая женщина, ей было очень страшно открыться, но, тем не менее, она мужественно рассказала нам свою историю. Ее дочь, больная шизофренией, сейчас находилась в больнице, ее мучили психотические кошмары.

Мне не хотелось врать ей, говоря, что все обстоит благополучно, но я хотела успокоить ее, сказать, что состояние ее дочери улучшится. Когда имеешь дело семьей шизофреника, всегда попадаешь в сложную ситуацию. Нельзя давать им обманчивую надежду, однако не нужно лишать и веры. Семьи страдают вместе со своими родными, они очень чувствительны ко всему, что касается болезни.

Я ответила насколько могла полнее и получила другие вопросы. Я заметила, как раскрываюсь перед этими людьми, ощутила определенную родственность с ними, которой раньше никогда не знала. Мой страх развеялся, и я думаю, что именно во время той первой встречи я окончательно осознала свое призвание. Я хотела научить людей противостоять шизофрении.

Я никогда не считала, что знаю о ней все. Психические расстройства в значительной мере не изучены, исследования продолжаются. Ученые сейчас работают над выявлением гена, который, возможно, вызывает сумасшествие, и это будет огромный шаг вперед. Но надо еще так много сделать.

* * *

Эрик бьет кулаком в воздух. Гладиаторы и демоны бьются перед его глазами. Иногда он попадает по ним.

Он носит светло-зеленые штаны, которые требуют стирки и ремонта. Они болтаются на старом потрепанном ремне, завязанном на боку в узел. Пряжка потерялась много лет назад. Он носит тяжелое зимнее пальто даже летом, спортивный джемпер, на котором когда-то красовались слова про мир и любовь. Символ мира обтрепался, но все еще цел. Каждый день Эрик стоит на одном и том же перекрестке, громко ругая весь мир. Владельцы магазинчиков знают его и не обращают внимания. Прохожие глядят на него с отвращением и продолжают идти по своим делам. Они думают, что он не видит и не слышит их. Но это не так. Он видит их. Он слышит их. Но он занят более важными делами. Демоны побеждают гладиаторов, а он не может этого допустить. Он посылает несколько ударов для того, чтобы исправить положение. Он храбрый и верит, что может помочь в битве.