Люди с далекого берега

На другой день чуть свет явился Фрэнк Оксфорд. Выполняя заказ жены местного доктора, он строил конюшню. Работать под открытым небом с каждым днем становилось все холоднее, и он был рад случаю поработать у нас пару недель, да еще в тепле. Фрэнк бродил по нашему побережью в поисках заработка. Из Гавани Уилфреда, глухого поселка милях в тридцати от нас к востоку, на заработки подавались многие. Иные — на Великие Озера, нанимались там на суда с апреля по декабрь. Фрэнку такое, как он сказал, не подходит, потому что его единственный пятилетний сынишка — незрячий от рождения и душа не позволяет бросать такого надолго. Он собирался отдать сына в специальную школу в Новой Шотландии.

Невысокий, щуплый Фрэнк говорил тихо, и глаза у него были карие, добрые. Здесь, в Балине, он оборудовал себе жилье прямо на носу своей просторной лодки, втиснул туда узкую койку и маленькую печурку. Узнав, что есть ему, кроме как в своем тесном убежище, негде и что он уже давно ничем, кроме рыбных консервов, не питается, мы настояли, чтоб он столовался у нас.

Думаю, Фрэнк так и не понял, что стал подопытным кроликом для моих кухонных экспериментов. Ходить на службу теперь не надо, наконец-то я заимела собственную кухню; и мне захотелось поскорей использовать те кулинарные рецепты, которые я заранее запасла. Покончено с едой на скорую руку, с супами-концентратами, с яичницей и беконом, чем я пробавлялась в девичестве. Теперь, когда любая рыба под рукой, я решила овладеть всевозможными видами ее приготовления. И занялась опытами, используя Фарли с Фрэнком в качестве дегустаторов. И хоть на Ньюфаундленде рыба — пища привычная, именно я открыла Фрэнку, что существуют такие блюда, как камбала «Дуврская красавица», или «буйабэсс»,[1] или устрицы «Сен-Жак». Он принимался за все эти яства не без легкого содрогания, но съедал все без остатка. Даже первые мои плачевные опыты по части хлебопечения — караваи с провалившейся, похожей на лунный кратер серединой — съедались из вежливости до крошки.

После обеда мы беседовали за чашкой кофе; мало-помалу Фрэнк, превозмогая застенчивость, вступал в разговор. Его тревожило будущее Гавани Уилфреда. Остались одни старики, детишек рождается мало. Кто тут в недалеком будущем останется жить, работать? Многие из тех, кто отправился на Великие Озера, не вернулись назад. А если кто и возвращается, то ненадолго. Мы с Фарли тоже вступали в обсуждение, но чем мы, нездешние, могли его утешить?

Приводили дом в порядок втроем. Я красила стены и стенные шкафы, а Фрэнк с Фарли стучали молотками, навешивали двери, настилали полы, прибивали плинтус. Они установили сантехнику в ванной, наладили водопровод — вырыли в заболоченной почве за домом неглубокий колодец, проложили трубы. Колодец был метра два глубиной, но постоянно наполнялся дождевой водой. Вода цвета бледного чая оказалась чистой, а на цвет мы довольно скоро перестали обращать внимание. Кроме этого, мужчины прорыли канализационный сток, проложили трубу, выведя в океан за сотню метров от дома. Ни с точки зрения санитарии, ни с точки зрения охраны окружающей среды никто здесь против такой примитивной канализации не возражал. Из-за того, что почва и болотистая, и каменистая, канализационный резервуар не выроешь, и местные жители издавна привыкли каждое утро опорожнять ночные горшки прямо в океан.

С каждым днем наш дом принимал все более жилой вид. Фрэнк обшил досками прежде голый на радость ветрам фундамент пристройки и соорудил просторную светлую рабочую комнату для Фарли с двумя окнами — на восток, к океану, и на север, откуда открывался вид на гигантский, поросший лишайником валун. Однако до весны все завершить не удалось — у нас кончались деньги, а у Фрэнка — время. Погода все чаще портилась, то и дело на поселок обрушивались ливни и штормовые ветры. Отправляться в путь в небольшой лодке с каждым днем становилось все опасней.

Лишь только участились шквальные ветры, Фрэнк стал поджидать «приличного» денька, чтобы отправиться домой. Наконец ветер утих, море присмирело под бледным ноябрьским солнцем, и Фрэнк, точно птица перелетная, снялся с места. Мы распростились с ним до будущей весны.

2

Вскоре после отъезда Фрэнка, войдя как-то днем в кухню, я с изумлением увидела на кушетке трех девчонок. Печатая на машинке, я не слыхала, как они вошли.

— Здрасьте! — сказала я бодро.

Одна изобразила робкую улыбку, остальные и бровью не повели. Я посокрушалась вслух насчет плохой погоды, но отклика не последовало — только глазенки впились в меня. Пытаясь завязать знакомство, я полюбопытствовала, как кого зовут. Девочки глядели в пол, в потолок, друг на дружку, но ни слова. Я поняла, что они стесняются, очень-очень сильно. Снова попыталась вытянуть их из раковин. Спросила, где живут, ходят ли в школу, есть ли у них братья, сестры. Еле слышно хихикнули, но по-прежнему ни гу-гу. Их молчание поставило меня в тупик, я не знала, что делать.