Люди с далекого берега

На материке этому чайнику самое место было бы в этнографическом музее. В Балине все потешались бы над таким старьем.

Перл, которой по виду не менее шестидесяти, была в длинной цветастой юбке, розовой кофточке с ожерельем из стекляшек на шее. На ногах у нее были мужские носки и черные замшевые туфли-лодочки. Светло-каштановые волосы были едва тронуты сединой, и, если бы Перл вставила себе зубы, она была бы почти красавица.

Преодолев первое смущение, Перл совершенно перестала меня стесняться и все говорила, говорила без умолку, но я не всегда ее понимала. Местный диалект заметно отличался от говора жителей Балины: вроде бы и похож, но интонации совсем иные. Перл ни разу не была не только в Балине, но даже в больницу никогда не ездила. А вот Чесли три раза лежал в больнице, Перл отлично помнила, когда и по какой причине.

Чай мы пили из дорогих английских чашек, разрисованных примулами, фиалками и еще какими-то диковинными цветами, которых в Рози-ривер никто даже в глаза не видел. «Откуда здесь такие чашки? — гадала я. — Уж слишком хороши для какого-нибудь здешнего фирменного каталога. Может, какой-нибудь прадед привез их из поездки в Галифакс, Сент-Джонс, Бристоль или Ливерпуль?» Но спрашивать я постеснялась.

Когда я стала собираться к себе на шхуну, Перл подарила мне каравай домашнего хлеба — трудно придумать лучший подарок для тех, кто живет на борту маленького суденышка и где для готовки есть всего лишь двухконфорочная газовая плитка.

Я спустилась в наш маленький камбуз, чтобы подогреть банку супа-концентрата, который мы будем есть с нашим драгоценным хлебом. Фарли задержался на палубе, чтобы починить радиоантенну: ее сорвало с мачты во время нашей борьбы со стихией при входе в устье реки. Я уже ставила на стол тарелки, как вдруг услышала приближающийся шум мотора. А через минуту прозвучало где-то приветствие и на палубу шлепнулся канат. Потом послышался скрип деревянной обшивки, трущейся о борт другого судна. Кто-то причалил к нашей шхуне, я поднялась на палубу посмотреть.

Рядом со шхуной стоял обшарпанный серенький грузовой катер балинского рыбозавода, который рабочие прозвали «морской воробей». Обычно его использовали для всевозможных грязных работ, как, например, вывоз в море рыбных отходов. Однако в это лето он курсировал вдоль побережья, скупая сельдь у речных рыбаков. На селедку хорошо идет треска, но бывают годы, когда селедки не хватает. Катер мы сразу узнали, но никак не ожидали увидеть на его борту рядом с капитаном нашего священника Мэттью Уэя. В Балине мы виделись с ним нечасто, потому что, имея три прихода, Уэй был все время в разъездах.

— Ну и встреча! — воскликнул Фарли.

— Как добрались? — спросила я.

— Да, слава богу, все в порядке. Сегодня спокойный денек, — сказал он и, вынув носовой платок, вытер потный лоб. — Я, знаете ли, плохо переношу морскую качку. Но сегодня море, как говорится, плоское, как тарелка. Словом, дошли хорошо, — сказал он, смеясь. Ему было жарко в сутане с закрытым воротом.

— Идемте к нам, вниз, — предложил Фарли Уэю, когда капитан «морского воробья» отправился в поселок. — У нас наверняка найдется что-нибудь для укрепления нервной системы. — Фарли вытащил из камбуза бутылку вина.

— Как же так, вы не переносите моря, а епископ посылает вас именно сюда, в эти края? — спросил Фарли.

— Кому-то надо было ехать, — с усмешкой, но твердо сказал Мэттью. — Если бы не эти морские «путешествия»… А так мне здесь очень нравится. Здесь столько прекрасных людей. И работы в приходах хватает. По горло.

— А как часто вы приезжаете сюда, в Рози-ривер? — спросила я.

— При первой же возможности. То рейсовым пароходиком, то этим грузовым катером рыбозавода, а то и санитарным, если они сюда направляются. По воскресеньям я редко сюда наведываюсь, но народ особо не сетует. Своего священника в Рози-ривер никогда не было. Так что насчет чудес они не обольщаются, — он засмеялся. — Может, и напрасно… Вот ведь сегодня я добрался до них, и меня не укачало, разве это не чудо?

— Тут, наверное, все ревностные прихожане? — спросила я.

— Я бы не сказал, — снова усмехнулся Мэттью, но уже не так весело.

— Здание церкви обветшало, — сказал Фарли.

— Так мы новую будем строить! Давно пора. Нельзя забывать, что в такой глуши это особенно важно. Люди здесь подолгу предоставлены сами себе, никакой помощи ниоткуда, — продолжал Мэттью. Он тщательно выбирал слова, не желая задеть свой самый маленький и бедный приход. — Но эти «речники» — удивительно независимый народ. Хотя в общем-то, чтобы выжить, приходится быть такими.

— А скажите, Мэттью, как давно существует это селение? — спросил Фарли.