Люди с красной скалы

Сильный треск разбудил Гая. Его правая рука сразу схватила копье, и он напряженно стал смотреть перед собой. Прямо на него, как черный призрак, двигался медведь. Заметив вдруг юношу, медведь злобно зарычал. Его рев был сердитым и долгим. Еще момент — и тело юноши было бы в лапах у медведя, но он быстро отскочил и выставил копье. Медведь напоролся на него, и оно вошло ему в грудь. Медведь со злобой переломил копье и дико заревел. Удар юноши не угодил медведю в сердце. Он лишь смертельно его ранил, и все теперь зависело оттого, долго ли тот протянет. Его злость была невероятной. Он быстро наседал на юношу, который защищался дубинкой и бил медведя по лапам, не давая ему схватить себя.

Бой был отчаянный и горячий. Юноша при желании мог бы убежать, но это не входило в обычай охотников. Отступить перед зверем — позор, врожденная смелость не позволяла так поступать, а кроме того, бой со зверем все больше захватывал Гая, и он бился бы и в том случае, если бы даже был уверен, что погибнет. Медведь отчаянно ревел, и из ран его ручьями текла кровь; она заливала землю, и брызги ее падали на кусты и юношу. Где-то лаяли встревоженные шакалы.

«Только бы не было посторонних наблюдателей», — думал юноша, когда бился с медведем, потому что эти наблюдатели, когда кончается бой, сразу нападают на победителя, чтобы отбить у него добычу. Иногда после такого боя остается несколько жертв, и все достается самому слабому, который никакого участия в борьбе не принимал, а побежденные и победители лежат мертвые от смертельных ран. Но поблизости на этот раз не было никого, значит, один из них мог остаться живым.

Бой продолжался. Уставший юноша уже поддавался. Он не с такой силой, как раньше, размахивал дубинкой, его удары были уже гораздо слабее. Медведь же наступал, напрягая последние силы. Его наступление было упорным. Ударом лапы он выбил из рук юноши дубинку, и юноше осталось либо умереть, либо убежать, если посчастливится. Его леопардовая шкура была изорвана в клочья, и если бы не она, то это же самое было бы и с его телом. Но юноша пока что отделался легкой царапиной на груди. Охотники никогда не удирают. И юноша с громким криком, который тысячу раз был повторен лесом, бросился в объятия медведя. Один миг — и, схватив роговой нож, он всадил его медведю под левую лопатку. Медведь расставил ноги и они вдвоем упали на землю. От такой счастливой неожиданности у юноши закружилась голова. Он лежал рядом с мертвым медведем и тяжело дышал. И на этот раз победителем был все-таки он.

Покуда Гай лежал на земле и переводил дыхание, из кустов прямо на него выскочило два шакала. Шакалы залаяли и громко завизжали. Юноша быстро поднялся с земли, но шакалы чуть было не опрокинули его. Они прыгали ему на грудь и вертелись вокруг, радостно лая. Они, очевидно, были знакомы с юношей. Взглянув на убитого медведя, юноша поставил свою правую ногу ему на грудь и, восторженно подняв лицо к звездному далекому небу, громко прокричал свой боевой клич:

— Ого! Ого!

Это был крик победителя. Лес его повторил и на миг стало тихо. Звери узнали этот человеческий клич и испуганно смолкли. Шакалы же, весело вертевшиеся до этого времени вокруг Гая, припали к земле и этим выразили свое преклонение перед богом лесов и полей, богом земли.

Гай потрогал их ногой, и они весело завизжали. Это были прирученные шакалы, другими словами, собаки. Из всех попыток приручить диких зверей, эта была наиболее удачная, и она принадлежала ему.

Обнюхав медведя, собаки с сердитым ворчанием начали рвать его. Гаю, желавшему сохранить шкуру, пришлось прогнать их. Вытащив из тела убитого медведя нож и обломок копья, он начал снимать с него шкуру. Когда шкура была снята, Гай отрезал несколько кусков мяса и бросил их собакам. Поев, собаки успокоились и, сев невдалеке от юноши, стали следить за его работой. Поднявшийся над лесом месяц освещал эту группу. Собаки высоко подняли уши и тихо ворчали, когда улавливали какой-нибудь шум.

В перерывах между работой, юноша упрекал собак в том, что они поздно пришли ему на помощь. Собаки, казалось, понимали его речь: они с таким видом припадали к земле, будто просили у него прощения. Обрубленными хвостами они старались что-то выразить, но, огорченные тем, что у них ничего не получается, тихонько скулили.

Собаки были бесхвостыми, и в этом состоял весь секрет их приручения.