Люди Сербской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции

А когда выпал первый снег, пришлось нам резать овец, чтобы выжить в горах. Мы были легко одеты, есть было нечего. Иногда спускались в монастырский амбар, где была пшеница – пшеница не может сгореть: обгорит сверху, а внутри целая, – носили зерна на мельницу, мололи, мука черная получалась, но главное, что была пища. Потом владыка Николай благословил нас идти в Студеницу, и мы пошли – четырнадцать человек. Владыка потом прислал мне двести динаров, чтобы я купил себе обувь, узнал, что я босой. Но негде было купить, не было обуви, ни за какие деньги – война. Один наш монах смастерил мне ботинки из старых сапог: верх из кожи, подошва деревянная, прибил к ней гвоздями кожу – вот и обувь.

Все это произошло в 1941–1942 годах, а в 1943-м болгары пришли, началась война с болгарами. Немцы отдали им Сербию, всю центральную часть Сербии от города Ужице до Дрины[17] они держали. И в Студенице были болгары, и в Раче, в Раче сожгли все монастырские постройки. В Студенице, когда начались столкновения, хотели перебить всех нас и уничтожить монастырь. Поверьте, только Бог спас. Вот чудо! Тогда пропало несколько болгарских солдат, и, если бы не мужество нашего настоятеля, пришел бы нам конец. Он сказал: «Я пойду искать ваших солдат», – и пошел на поиски в лес, где были четники. Командовал ими какой-то Машан Джурович, он приказал расстрелять этих болгар, те уже копали себе могилу, но наш игумен вовремя успел, остановил его: «Машан, что ты делаешь, подумай о монастыре! Знаешь ли, сколько внизу болгарских войск? Уничтожат и монастырь, и нас, весь народ в округе, отпустите людей, руками болгар вы убиваете нас». Четники послушали, отпустили болгарских солдат, чтобы не было «сто за одного». Всякое бывало, война есть война, сохрани Господь, запутанная история. Тогда игумен спас монастырь, но эти болгары ночью все же избили нас. Пришла какая-то отставшая рота – мы уже разошлись по кельям, – выгнали нас на улицу, облили бензином и людей, и церковь, а потом избивали железными прутами…

Было там несколько русских монахинь из Введенского монастыря, которые прятались у нас. Мать Павла, добрая, как хлеб, Сузанна, Евсевия, еще одна слабенькая, умерла, там и похоронена. Говорит мне мать Павла (я был самый младший): «Беги с нами, я тебя мантией закрою», – у них были русские мантии широкие. А болгары выводили по одному и били, мужчин били железными прутами. Много костей переломали и монахам, и мирянам, очень было тяжело. Я съежился, прижался к матушке Павле, она меня закрыла мантией. Но один заметил ноги в брюках и говорит: «А ну-ка, иди сюда!» – отвел на несколько шагов от них и стал избивать. Я думал, он меня в муку сотрет, напрягся, чтобы выдержать удары, сильно он бил, до сих пор болит, правое бедро особенно. Отца Рафаила сильно избили, он, пока силы имел, стонал, потом замолк, и только удары были слышны, чудом остался жив. Потом разогнались на грузовике и преследовали нас, едва не передавили всех. А за ними шла другая рота, грабила монастыри, все тащили – одеяла, простыни, полотенца, часы, а что не могли унести, разоряли. Монастырь Студеница богатый был, много запасали меда, вина в подвалах, они пооткрывали краны в бочках с вином, чтобы все вылилось.

– Иконы, святыни не трогали?

– Иконы не брали. Унесли все съестное – любители перца, у нас было много печеного перца, две монахини готовили запасы на зиму. Тяжело с болгарами. Мы хотели бежать, но архимандрит-настоятель сказал: «Дети, не бегите, давайте останемся здесь, если уйдем, и Студеницу сожгут, и нас перебьют». И мы остались. Надо было потерпеть. Пережили, слава Богу.

Требовали у меня ключ от церкви, а я не даю, молчу, жду, что настоятель скажет. А он лежит, избитый до полусмерти, потом спросил: «Милисав, сынок, у тебя ключ от церкви?» – говорю: «Да, у меня». Но даже привстать не мог, чтобы достать из кармана ключ. Один болгарин разозлился, замахнулся на меня штыком и если бы другой не остановил его, то насквозь бы пробил.

А тот сказал: «Посмотри, ребенок еще, не трогай!» Я плакал, не мог встать, он отпустил, но сказал: «Когда я спрашиваю, где ключ от церкви, ты не даешь, а когда игумен тебя спрашивает, ты немедленно даешь!» – и сквернословил, оскорблял. Потом мы встали, помогали друг другу, кто-то совсем не мог идти. Отец Рафаил не мог встать, пришлось его тащить, еле дышал, все тело было черное, троим переломали ребра.

Да, вошли они в церковь, встали у раки святого Симеона Мироточивого, а она мраморная: «Что вы тут прячете? Открывайте!» Мы говорим: «Ничего, это гроб». – «Какой гроб! Открывайте!» Потом подошел командир, сказал: «Видите, это граб», – так болгары говорят – «граб», и пошли в алтарь, начали раскачивать полиелей, чуть не обрушили, как будто нет в них веры. Но что делать, военное время.

Трудно было, война, очень тяжелая пора для монастыря Студеница. А мы после этого, если слышали, что едут грузовики, бежали, скрывались в селах.