Люди Солнечной системы

Надо было ложиться спать, чтобы быть бодрым и свежим, да и забот на завтрашний день у Баскунчака хватало. По телевизору шел очередной американский боевик, то и дело прерываемый рекламой. Если бы не реклама, Дмитрий, быть может, и посмотрел фильм, тем более что актеры в нем снялись именитые и на пиротехнику создатели фильма денег не жалели, а уж кровь лилась в фильме рекой. Однако рекламные ролики отбивали всякую охоту смотреть на экран, а смотреть сессию Царицынской думы или богослужение по случаю открытия храма Серафима Саровского стал бы только сумасшедший командировочный, поэтому телевизор Баскунчак выключил безо всякого сожаления.

Некоторое время он лежал на постели, пока не понял, что уснуть не сможет. Слишком уж дикие мысли приходили ему сегодня в голову. Дмитрию казалось, что он играет главную роль в каком-то любительском спектакле, а зрители терпеливо ждут, как именно он отреагирует на ту или иную несообразность. Невнятные объяснения бармена, которого просто не могло быть в здешнем баре, только подогревали любопытство Баскунчака. Все выходило как в бородатом анекдоте — оказавшись в берлоге, попробуйте не думать о страшном медведе хотя бы сорок секунд, и вы убедитесь, что все это просто сон.

Ближе к полуночи он поднялся и принялся надевать любимую клетчатую рубашку.

Гостиница спала. Она была тиха и неподвижна, как ночной лес, как спящая река, ленивым шелестом накатывающая волны на песчаный берег, она была неслышна и невидима, как здоровый организм таинственного существа, в котором укрылась ночь, она казалась спящим драконом, в пасти которого осторожно двигался Баскунчак по красному ковровому покрытию, сейчас напоминающему шершавый язык.

Коридоры были едва освещены и из-за этого казались загадочными.

Спустившись по лестнице, Баскунчак оказался в холле.

Ряды дверей голубовато сияли в полутьме просторного помещения, слабо мерцающие двери выглядели как зрачки чудовищного многоглазого существа, с ленивым любопытством наблюдающего за крадущимся Дмитрием и, возможно, размышляющего, схватить его сейчас или дать прикоснуться к непонятным тайнам.

Дмитрий ощущал гулкое биение сердца в груди. Во рту пересохло, нервы были напряжены, и журналист казался себе пружиной, готовой стремительно развернуться при малейшем намеке на опасность.

В холле никого не было.

Мысленно вздрагивая и машинально напрягая вслед своим испугам мышцы, Баскунчак осторожно толкнул ближайшую дверь.

За дверью был день.

Он стоял на дороге.

Дорога была странная. Совершенно прямая, она выходила из-за мутно-синего горизонта, рассекала круг земли напополам и уходила снова за мутно-синий горизонт, туда, где что-то очень далекое и большое невнятно вспыхивало, мерцало, двигалось, вспучивалось и опадало. Дорога была широкая, она матово отсвечивала на солнце, и полотно ее как бы лежало поверх степи массивной, в несколько сантиметров толщиной, закругленной на краях полосой какого-то плотного, но не твердого материала. Дмитрий ступил на нее и, удивляясь неожиданной упругости, несколько раз легонько подпрыгнул на месте. Это, конечно, не был бетон, но это не был и прогретый солнцем асфальт. Что-то вроде очень плотной резины. От этой резины шла прохлада, а не душный зной раскаленного покрытия. И на поверхности дороги не было видно никаких следов, даже пыли на ней не было. Дмитрий наклонился и провел рукой по гладкой, почти, скользкой поверхности. Посмотрел на ладонь. Ладонь осталась чистой.

Раздался длинный шуршащий звук, и синеву неба наискось пересекла длинная бело-фиолетовая искра. Искра унеслась вверх, оставив почти в зените радужное кольцо, которое медленно расплывалось, теряя очертания и превращаясь в большую зеленоватую кляксу. Клякса медленно шевелилась, пульсировала, раздувалась и снова опадала, подобно живому существу, и наконец испарилась, не оставив после себя следа.

Баскунчак посидел немного, но ничего особенного не происходило, более того — вообще ничего не происходило. Была дорога, дорогу окружала степь, и все это накрывала огромная синяя чаша неба. По синеве бежали белесые блики.

Он вернулся в холл. Наверное, так чувствует себя в момент кражи вор, опасающийся, что его застанут хозяева. И вместе с этим происходящее казалось Дмитрию бредовым сном из тех, что снятся усталым людям перед рассветом.

Помедлив, он толкнул следующую дверь.

Ощущение было такое, словно Баскунчак разглядывал мир с террасы высокого здания.

С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и поросло грубым мохом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.