– Мою дорожную одежду. Старые ботфорты. Пистолет. Крысу.
Сам, раскрыв наш монетный сундук, нахватал из него полные руки денег и жемчуга и побежал вниз.
Подойдя к столу, вывалил принесённое на его доски. Запрыгали и покатились чёрные жемчужины, и присутствующие стали их ловить.
– Томас, – сказал Ярослав. – Я тоже поеду. И со мной четверо самых надёжных.
– Хорошо, – кивнул я ему. – Собирайтесь.
Вот так нежданно и властно судьба заставила меня отдать последние распоряжения домашним и подбросила в походное, хорошо «объезженное» седло.
Один!! Робертсон отправлялся с Давидом, Носатый был необходим в «Шервуде» для поддержания хозяйственной жизни. В отношении Готлиба я дал себе слово, что не стану больше грузить его душу человеческой кровью и оставлю Симонии возлюбленного, мужа, отца её будущих детей. Да, дело было волчье и случай рисовался удачным, но я не решился делать из Дэйла волчонка, и поэтому и его в это дело не взял. И, к моему огромному удивлению, не поехал со мной и Тай.
– Я – тень, мастер, – строго выговорил он мне. – Защищаю дом, детей, женщин. Не ездит тень в другие места. Она привязана к дому.
И я, не до конца даже поверив и осмыслив, бросился в опасное дело один, – то есть без обычных своих помощников, – проверенных, близких. А были со мной чужие: Ярослав со своими четырьмя матросами и Робин, которому, очевидно, было вполне по силам проскакать без передышек от Плимута до Бристоля и обратно. Джек, не прошедший суровую школу Вайера, был настолько разбит бешеной гонкой, что без раздумий я оставил его отлёживаться и возвращать силы.
Семеро. Бессловесная и быстрая кавалькада метнулась сначала к цейхгаузу Давида. Здесь мы разобрали по седельным сумкам пистолеты и, выбравшись за пригород, понеслись к югу.
Какое счастье! Какое счастье, что я не выгадывал пару-тройку шиллингов, а покупал лошадей самых здоровых, самых выносливых, самых лучших! Семь всадников мчались, закаменев лицами, на нелёгкое дело, и ни разу, ни одной подковой ни одна лошадь не сбоила свою железную поступь.
«Бэнсон в беде!» Я брошу всё золото, надо будет – подниму и вооружу всех плимутских убийц, воров, нищих! Я буду резать глотки высокомерным, чванливым сэрам, посмевшим протянуть к жизни Бэнсона свои холёные пальцы. Я буду до затылков разрубать их сытые надменные рыла. А если король Георг пошлёт к ним на помощь войска, я вырежу до последнего солдата эти войска, так что их красные мундиры повторно окрасятся красным – их собственной кровью. И, если сам после этого уцелею, то приеду и спрошу и с Георга.
Только чтобы дать отдохнуть лошадям, мы останавливались в нужное время, но и тогда не делали привалов, а, спрыгнув с сёдел, шли неторопливо пешком – это и был отдых. Шли, потому что каждый шаг приближал нас к Плимуту. Бэнсон в беде! И, когда лошади достаточно остывали, мы снова поднимались в сёдла и продолжали этот дикий марш – молчаливый и яростный.
И вот наконец стали встречаться отдалённые пригородные фермы.
– Робин! – крикнул я, поравнявшись с бывшим бойцом Вайера. – Подгадай так, чтобы в Плимут прибыть ночью!
Он взглянул на меня с удивлением, – «иначе и быть не может», – и кивнул.
Действительно, можно было и не говорить. В Плимут въехали перед полуночью, так, что нас мало кто видел, и так, что времени отдохнуть оставалось изрядно.
Робин не доехал двух шагов до ворот, а створка как будто сама собой стремительно распахнулась. Один за другим семь силуэтов вонзились в чёрное пространство двора, и ворота стремительно и без стука закрылись. Какие-то фигуры передвигались в темноте, уверенно и бесшумно. Мы спешились, и у нас тут же взяли поводья. Свет свечи в глубине дома указал нам, где входной проём. Мы вошли в коридор, из него в комнату.
Плотно занавешенное окно. Четыре яркие лампы. Жарко горящий в камине огонь. Человек, стоящий у камина, вежливо поклонился. Мы поклонились в ответ, прошли. Сняли плащи, куртки, повесили на устало проскрипевшую вешалку. Человек поднял кувшин и, поливая над тазом, помог нам вымыть руки. Вошёл Робин, и с ним вошли ещё четверо. В комнате стало ощутимо тесно.
– К столу, пожалуйста, – сказал кто-то, и мы расселись вокруг совершенно закрытого блюдами стола.
– Лошадей покормим через полчаса, пусть остынут, – сказал Робин. – Еда им уже готова.
Один из людей подошёл к стоящей возле двери бочке, снял крышку. В комнату ударил сытный хлебный запах.
– Овёс запарили, – сказал я, вспомнив Носатого и конюшню.
– Совершенно верно. И вода слегка подогрета, – и человек указал на вторую бочку.
– Точно время высчитали, – кивнул я. – Похвально.
– Чего считать-то, – махнул рукой Робин. – Время в пути известно. Сегодня истёк последний день. А возвратиться в дом можно лишь между волком и собакой[7]
, это тоже известно. Отсюда – и ужин. Прошу пробовать.– Благослови, Боже, – перекрестился Ярослав, и с ним размашисто перекрестились его четверо людей.
– Русские, – пояснил брошенным взглядам Робин.
– Ты и до России домчался?
Кто-то засмеялся. Ярослав перевёл своим, и они тоже негромко рассмеялись.
– Ну что же, – сказал я и протянул руку.