Люди Солнца

У меня почему-то мурашки пошли по коже. Я глубоко и резко вздохнул. А солнечный монах посмотрел на следующего.

– А тебя зовут Блюм. Ты простак, не имеющий своей воли. Уже очень долго ты мучительно выбираешь, к какой компании пристать – к Чарли, Гобо и Баллину, или к Питу с Шышком, или к Брюсу, Пенсу и Тобиасу. Но, поскольку ты слаб духом, а именно – яростью сердца, – ты не натворишь в этой жизни никаких тяжёлых деяний. И дни свои закончишь мирно и тихо, в глубокой старости, здесь, в «Шервуде», оставив троих детей и шестерых внуков, огородников-земледельцев, кротких, мирных и молчаливых.

И Ламюэль шагнул дальше.

– Гобо. Ты несёшь телесное наказание не за свои преступления в прошлой жизни, а за пиратские злодейства твоего прадеда Хоплита Клота. Он имел привычку внезапным ударом в лопатки ломать спины своим пленникам. Однажды ты, его прямой потомок, принял на себя тяжкую ношу. В ином мире, сидя на облачке и болтая ножками, ты решил выстрадать собой всё брошенное в этот мир предком. Эта твоя жертва определила то, что очень скоро мучения Хоплита Клота в мирах возмездий закончатся. Завершатся его сто лет, наполненные невыразимыми муками, в которых сжимают его яростные и ненасытные бесы. Она определила и то, что жизнь твоя протекает без мучений, лишений и ощутительных бед. Ты всего лишь несёшь знак манеры убийства, которым помечен там, внизу, недобрый твой прадед: горбом. Ты трудолюбив и послушен даже тогда, когда Чарли и Баллин используют тебя в качестве крота или мула. Ты проживёшь недолгую жизнь, но сразу после смерти ты мгновенно окажешься в мирах ангельских и больше в бренный и суетный мир людей не вернёшься.

И Ламюэль, улыбнувшись, кивнул.

– Тёха. Ты немногое, конечно, из сказанного мною поймёшь. Но с тобой просто. Без искупленья грехов, без груза кармы, как и все твои собратья с плоскими лицами, узкими глазами и усечённым умом, ты пришёл сюда, чтобы учить людей состраданию. И потому ты тих, покорен и добр даже к обижающим тебя. И поэтому тебя все очень любят.

Тёха стоял, добродушно улыбаясь, и с любопытством смотрел на монаха. Ламюэль же посмотрел на следующего… и скупо сказал:

– Много страха и немного стыда.

Сказал так, подождал молча. И Чарли молчал. Тогда монах добавил:

– Иди, принеси.

– Не знаю я ничего, – упрямо, сверкнув исподлобья глазёнками, заявил Чарли.

– Упрям, – вздохнул Ламюэль. – Тогда идём вместе.

И, развернувшись, быстро пошёл из башни. Все в полном молчании, шумно и раскатисто топая, поспешили за ним. Солнечный монах пересёк плац, сквозь одну из арок галереи прошёл в верхний хозяйственный двор. Вошёл в угловую башню, с внешней стороны которой торчало чёрное полуистлевшее крыло бывшей ветряной мельницы. Мы сгрудились перед узким входом, а Ламюэль через минуту вынес небольшой узелок.

Вынес, положил на ладонь. Развязал концы, объявив всем собравшимся содержимое. Пара монет. Полпачки табаку. Трубка. Пара стёкол от подзорной трубы. Ржавый, старинный дверной ключ. И – блеснувший золотой накладкой складной нож Пита.

– Ну и что! – завопил Чарли. – Кто хочешь мог держать здесь всю эту дрянь!

И тогда Ламюэль прираскрыл ещё край ткани… И все увидели, что лежит ещё там и убийственно-беспощадно искрится краской «глиняный принц Чарли».

– Распоследнее дело, – брезгливо произнёс Дэйл, – воровать у своих.

Чарли, заложив руки за спину и опустив голову, смотрел в землю. Штокс, шагнув, крепко обнял его за угловато-острое плечико и заявил:

– Ф еко поступке есть и фина токо, кто не посфолил мальтшик пройти лапиринт и поискать там такой ношик сепе.

Тогда Дэйл вздохнул и ответил:

– Гобо прошёл лабиринт, потому что он спокойный и сильный. Баллин просидел двое суток в темноте, но прошёл лабиринт, потому что он взрослый. Ни тот ни другой золотого ножика не нашли. А Чарли не только не сможет разгадать секрет, где спрятан нож, но даже не дойдёт до обрыва.

– Это пошему? – спросил его Штокс. – Еко рост – пошти как у Паллин. Руки и ноки сильный, как у Пит. И Пита он всеко на тфа гота молоше.

– Чарли нетерпелив и несобран, – ответил Дэйл. – Подл, завистлив. А значит, внутренне слаб. Это – правда!

– Да, это правда, – вступил в разговор я. – И поэтому и я, и Готлиб, и Тай были против того, чтобы не готовый ещё к опасным трудностям Чарли пошёл в лабиринт.

– А Омелии разрешили пойти! – отчаянно воскликнул Чарли. – Девчонке! И она готовится каждый день!

– Вот именно, – ответил ему я. – Омелия готовится. Каждый день! А ты – нет! Ты ведь до сих пор на ощупь кремня от обычного камня отличить не сможешь!

– А я тоже стану готовиться, – умоляюще посмотрел на меня рыжий вор.

– Когда Омелия пойдёт в лабиринт? – спросил я у Дэйла.

– Через неделю, – ответил он.

– Хорошо, – кивнул я. – Как только Омелия пройдёт, – или не пройдёт лабиринт, – ровно на следующий день туда отправится Чарли. Но предупреждаю! Перед люком к Чарли подойдёт брат Ламюэль. Я попрошу его, чтобы он посмотрел Чарли в глаза и определил – выспрашивал ли он секреты подземелья у Гобо и Баллина или нет. Дэйл и Пит свои ножи нашли честно!

– Это спрафетлифо! – утвердительно выговорил мэтр Штокс.