Люди сорок девятого (СИ)

- Мы так наподдали им, что они до Мериленда не остановятся, пари держу. Даже вожака своего затоптали со страху, как стадо безмозглых лонгхорнов, напуганных кем-то!

- Да... - задумчиво протянул Линдейл. - Меня всегда интересовало, о чем думали те, из партии Доннера, когда собачились, теряя драгоценные часы, каждый из которых мог оказаться спасительным, а наши скваттеры, пожалуй, их переплюнут даже в этом. Эти люди с Востока... Они никогда с индейцами не дрались. Подождали, пока всю грязную работу за них сделают, сразу видно. Индейцы даже мертвых забирают, когда это возможно, я знал многих белых, участвовавших в таких сражениях, кто перенял у них этот обычай, по крайней мере, в отношении раненых. Чтобы сражаться один на один, чтобы иметь шанс выжить, надо перенять у аборигенов все и по возможности стать лучше... Прав он был или нет, но он был их человеком, а они его бросили...

Он прервал себя, почувствовав, что теряет контроль над ситуацией. "Меньше философствовать надо. Меньше книжек надо читать". Он подумал, что Морган, за исключением одного случая в салуне, никогда не разглагольствует попусту, если его не разозлить и не заставить отвечать на оскорбления.

- Не кипятись так, Джонни, - вмешался в его мысли Макклахан, на его губах мерцала усмешка. - Кому какое дело до них сейчас?

- Верно, - как-то отстраненно, бесцветным голосом сказал Линдейл, очень медленно стягивая перчатки, его взгляд скользил по комнате, лишь на несколько секунд цепляясь за каждый предмет, почти не слыша, что ему говорит Макклахан, лишь изредка механически кивая в ответ. "Уилберн... Мерзавец заслужил это хотя бы тем, что вложил револьвер в руку Черрингтона. Думал, никто не увидит... Да и лавка к тому же... Возможно ли, что бы в этом мире все же существовала высшая справедливость?" Холодные зрачки Линдейла замерли на небольшом дагерротипе под стеклом, украшавшем стену кабинета за спиной Макклахана. Джон задумчиво мял в пальцах плотную кожу перчаток. Гордая, слегка высокомерная улыбка играла на губах молодого усача в офицерском мундире, лишь смутно похожего на теперешнего босса "Ленивой М", который стоял, опершись на винтовку. "Только что получил назначение," - подумал Линдейл, усмехнувшись, и уже хотел было отвести взгляд, как, будто прозрев, увидел то, что было фоном для позирования: высокий забор с тяжелыми воротами и вышками. Это строение могло бы быть обычным фортом, если бы ружья часовых не смотрели внутрь ограждения. Ворота были приоткрыты немного, и в них виднелось слабое размытое пятно. Оно могло быть дефектом негатива, но Линдейл вдруг увидел, как это замутнение начало принимать все более четкие очертания человеческого силуэта. Джон моргнул, кивнул на какую-то очередную реплику Макклахана, потом посмотрел снова, но фигура не исчезла, более того, прорисовалась так четко, что виднелись сгорбленные плечи и тонкие закоченевшие пальцы, стягивающие рваный воротник синего мундира... У человека было лицо Моргана, губы его шевелились, бросая ему в лицо горькие и злые слова.

- Что, нравилось издеваться над военнопленными? - вырвалось у Линдейла помимо его воли; он не мог молчать, внутренним взором он видел глаза Моргана, их лихорадочный блеск, когда его придирки заставляли парня обнажить душу. Макклахан вздрогнул и смертельно побледнел, и Джонатан Линдейл с изумлением понял, что его удар, нанесенный вслепую, попал в цель, потому что в глазах хозяина ранчо он увидел вдруг бесконечный ужас и изумление - как этот человек узнал его прошлое... Помимо воли владельца салуна, пред его мысленным взором возникли фотографии пленных из Андерсонвилля, тех, кто выжил, которые ему довелось увидеть совершенно случайно после войны и которые были вытеснены из его сознания гигантским усилием воли, как нечто опасное для рассудка, но все это время таились в темных углах мозга: эти мужчины могли сойти за анатомические пособия, так четко прорисовывались сквозь пергамент кожи мельчайшие косточки; они казались ему мумиями, лишенными мышц. Видя это, Джон ненавидел безумца, осквернившего своими преступлениями землю его родной Джорджии. Потом Макклахан заговорил, вырвав собеседника из этого ужаса: быстро и яростно, мысленно проклиная себя за то, что глупое тщеславие помешало ему уничтожить этот дагерротип, как он избавился в свое время от всех связей с прошлым, даже от собственного имени:

- Разве с нашими ребятами хорошо обращались в Рок-Айленде[18.]? Черта с два! А нам самим не хватало... Мне ли тебе объяснять, Джон...

- Они говорили то же самое, держу пари, - ответил Линдейл, к изумлению своему испытав некоторое удовлетворение. Однако теперь надо быть вдвойне осторожным, потому что рядом с подобным страхом неизменно присутствует ярость и желание устранить свидетеля становится почти нестерпимым... Впрочем, решение наверняка принято уже давно. Линдейл снова бросил взгляд на дагерротип: человек за воротами снова стал размытым дефектом негатива, будто удовлетворившись словами в свою защиту.