Люди сорок девятого (СИ)

Линдейл промолчал. Он тоже так думал, и от этого было грустно. У парня почему-то не оказалось револьвера, да и стычка была неравная: велика победа - побить раненого. Линдейл сплюнул. Он помнил, как подрался с Эдвардом Соджерном и его братом Джорджем, с обоими сразу, и одержал верх. Вот это была битва! Эдвард тростью ударил слугу за какой-то ничтожный, с точки зрения Линдейла, проступок, о чем он прямо сообщил соседу, перехватив его вновь занесенную руку. В ответ Джон услышал брань, не приличествовавшую джентльмену, и слово "полукровка" в свой адрес. Он хладнокровно выслушал все, а потом ударил без предупреждения в живот, сбив противника с ног и, уже нависая над ним и глядя, как он поднимается, пояснил, что ему плевать, как называют его, если это не касается его близких. Тогда, плохо знакомый с новыми порядками, Джонатан вовсе не удивился, что Эдвард поднялся и бросился в атаку, а его брат, оказавшийся поблизости, присоединился. Линдейл дрался, как умел, бил так, как били противника в лагерях лесорубы и на стоянках перегонщики скота, используя все запрещенные приемы, даже малоизвестные. Он разбил мальчишкам в кровь носы и подбил старшему из сыновей Соджернов глаз, хотя Эдвард был немного старше, а Джордж - тяжелее, отделавшись лишь несколькими синяками; свои боевые шрамы он уже успел получить раньше сполна. Сопротивлялись братья изо всех сил, чем заслужили его уважение, Линдейл прекрасно понимал, что они сделали все, что было в их силах, результат - не их вина. Он сумел оценить бой, и, когда те предложили мир, глядя снизу вверх, как на нового местного героя, великодушно согласился. С тех пор они стали близкими друзьями, и Эдвард никогда больше не поднимал руки на тех, кто не мог ответить. Братья Соджерны приняли поражение достойно и наплели дома каких-то небылиц, не открыв истинных причин своего состояния, однако их благородство не помогло. Задирали Джона впервые полгода его жизни в доме деда довольно часто, потому что он был для окрестных ребят чужаком, а все стычки кончались одинаково. Позже почти все мальчишки, которые напрашивались и получали свое, бежали к родителям в слезах и жаловались на его "неджентльменские приемы", все больше укрепляя дурную репутацию младшего Линдейла и Соджерны догадались, что произошло с их сыновьями на самом деле. В результате соседи в радиусе нескольких миль старались не подпускать к Джону близко своих отпрысков, чем сделали из него своего рода кумира в глазах подростков. Узнавший о драках отец был в ярости и засадил Линдейла под домашний арест на месяц. Старый слуга деда Соломон дневал и ночевал возле запертой двери, он то слезно просил старшего сжалиться, то увещевал младшего просить прощения и быть "хорошим мальчиком", иногда он совал под дверь или в окно конфеты и пирожки. Но что-то впервые заклинило внутри Джона, и в этом состоянии пойти на мировую для него было равносильно смерти. Дед тоже нервничал, он истоптал весь ковер в гостиной, меряя его широкими шагами дни напролет, задымил весь дом и сломал две трубки. В результате отец понял, что сам дольше не выдержит нервозную атмосферу, сдался и, выпустив сына, пожал руку. Да, те полгода были жаркими: Джон дрался почти со всеми соседскими ребятами, отстаивая свое право быть равным среди них: с Фултонами, Саливанами, О'Браенами... Теперь многих нет в живых, а оставшиеся пресмыкаются перед янки или прозябают в нищите. Кто-то бежал в Техас, не надеясь вернуться обратно, а если нет места, куда возвращаться, идешь все дальше и дальше... Линдейлу с тех пор часто приходилось вступать в бой, но из всех драк Джон лучше всего помнил стычку с Соджернами, правда, он не вспоминал о ней слишком давно и, только воскресив ее в памяти, понял, как ему не хватает хорошей рукопашной схватки.

Конечно, у него был бар и планы на будущее, в основном касающиеся предстоящего столкновения, но составление и осуществление плана требовало времени. Ему просто необходимо было встретиться лицом к лицу с достойным противником в открытом бою, когда не надо притворяться и продумывать сложные комбинации. Линдейлу хотелось бы повторить этот бой, прервавший рутину существования, но он считал, что это, конечно же, невозможно. Буйные ковбои и пьяные гуляки, которых он вышвыривал из своего салуна, никогда не возвращались... По крайней мере в подходящем для продолжения настроении.

* * *

Холод освежил Моргана, и к нему, наконец, вернулась способность мыслить. Он рванулся из рук тащивших его парней и хотел броситься обратно; уязвленная гордость жгла сердце, а в память кислотой въелось слово "синебрюхий". Сопровождающие схватили его за куртку.

- Ты что! - закричал ему в ухо один. - С такой раной? Оклемайся сначала, иначе Линдейл тебя снова по полу размажет.

И Морган был вынужден согласиться с этим, хотя в душе его бушевала буря.

- Вы правы, парни. Пойду отлежусь где-нибудь.