Люди сороковых годов

- Послушайте, братцы, - начал Вихров громко, - опекун показывает на вас, что вы не платили оброков, потому что у вас были пожары, хлеб градом выбивало, холерой главные недоимщики померли. Вы не смотрите, что я у него остановился. Мне решительно все равно, он или вы; мне нужна только одна правда, и потому говорите мне совершенно откровенно: справедливо ли то, что он пишет про вас, или нет?

Между мужиками сейчас же пошло шушуканье и переговоры.

- Что, разве было то? Где тут, ничего того не случалось! Ты поди! Да что мне идти, ты ступай!

- Это решительно все равно, - подхватил Вихров, - выходи кто хочет, но только один, и говори мне с толком.

После этого к нему вышел, наконец, из толпы мужик.

- Явка уж, судырь, от нас тебе написана! - сказал он, то поднимая глаза на Вихрова, то опуская их.

- Ну, так подай.

Мужик несмело подал ему бумагу, в которой было объяснено, что ни пожаров особенных, ни холеры очень большой у них не было, а также и неурожаев, что оброк они всегда опекуну платили исправно, и почему он все то пишет на них, они неизвестны.

Вихров свернул эту бумагу, положил ее в карман и возвратился в дом, чтобы объясниться с Клыковым. У него при этом губы даже от гнева дрожали и руки невольно сжимались в кулаки.

- Попрогулялись? - спросил его тот, опять встретив его с своей улыбкой в передней.

- Попрогулялся и, кроме того, получил весьма важные для меня сведения, - отвечал Вихров, все более и более выходя из себя. - Скажите, пожалуйста, monsieur Клыков, - продолжал он, употребляя над собой все усилия, чтобы не сказать чего-нибудь очень уж резкого, - какого имени заслуживает тот человек, который сначала говорит, что по его делу ему ничего не нужно, кроме полной справедливости, а потом, когда к нему приезжают чиновники обследовать это дело, он их опаивает дурманом, подставляет им для расспросов идиотов?

При этих словах Клыков побледнел.

- Это вас смутил кто-нибудь против меня, - говорил он, растопыривая перед Вихровым руки, - это все негодяи эти, должно быть!.. Между ними есть ужасные мерзавцы!

- Не лучше ли эти слова отнести к кому-нибудь другому, чем к мужикам!.. Дурман на меня перестал уж действовать, вам меня больше не отуманить!.. возразил ему тот.

- Помилуйте, да разве я могу себе позволить это, - произнес Клыков, опять разводя руками и склоняя перед Вихровым голову.

- Видно могли себе позволить; но, во всяком случае, извольте сейчас же мне написать, что все, что вы говорили о голоде, о пожарах и холере, - все это вы лгали.

- Не лгал, видит бог, не лгал, - проговорил Клыков со слезами уже на глазах.

- Подите вы, как же не стыдно вам еще говорить это! Если вы не дадите мне такой расписки, все равно я сам обследую дело строжайшим образом и опишу вас.

Клыков несколько времени стоял перед ним после этого молча; потом вдруг опустился на колени.

- Не погубите! - начал он мелодраматическим голосом. - Я отец семейства, у меня жена теперь умирает, я сам почти помешанный какой-то, ничего не могу сообразить. Уезжайте теперь, не доканчивайте вашего дела, а потом я соображу и попрошу о чем-нибудь для себя начальника губернии.

Вихров очень хорошо видел, что Клыков хочет от него увернуться и придумать какую-нибудь штуку; злоба против него еще более в нем забушевала.

- Дела вашего, - начал он, - я по закону не имею права останавливать и сейчас же уезжаю в самое имение, чтобы обследовать все ваши действия, как опекуна.

- Не по закону, а из жалости молю вас это сделать!.. Взгляните на мою жену, она не перенесет вашей строгости! - говорил Клыков и, вскочив, схватил Вихрова за руку с тем, кажется, чтобы вести его в спальню к жене.

- Не пойду я, извините меня, - отговаривался тот.

- Но все говорят, что вы - человек добрый, великодушный; неужели вы не сжалитесь над нами, несчастными?

- Нет-с, не сжалюсь! - воскликнул Вихров, которому омерзительна даже стала вся эта сцена.

Лицо Клыкова как бы мгновенно все передернулось и из плаксивого приняло какое-то ожесточенное выражение.

- Не раскайтесь, не раскайтесь! - заговорил он совсем другим тоном и начал при этом счищать приставшую к коленкам его пыль. - Начальник губернии будет за меня, - прибавил он язвительно.

- Тем более я сделаю не по вас, что господин начальник губернии будет за вас! - проговорил Вихров и снова вышел на двор. - Нет ли у вас, братцы, у кого-нибудь тележки довезти меня до вашей деревни; я там докончу ваше дело.

- Есть, батюшка, - отозвался ему один мужик, - у меня есть тележка.

- Ну, так подъезжай!

Мужик подъехал в грязной тележке, на какой-то неопределенного цвета и сверх того курчавой лошаденке.

Вихров полез в телегу.

- Не замарайся, родимый, - сказал мужик, - дай, я тебе хоть свой кафтанишко постелю.

- Не нужно! - сказал Вихров. - Только уезжай поскорее отсюда.