Люди сороковых годов

- На Катишь Прыхину. Она хоть и недальняя, но чрезвычайно мне предана; а теперь я вас не задерживаю. Может быть, что к обеду приедет муж.

- Так я сейчас же и поеду.

- Сейчас же и поезжайте!

Они еще раз поцеловались и возвратились в столовую.

Через полчаса Павел уехал из Перцова.

XII

ЖОРЖ-ЗАНДИЗМ

Никакое сильное чувство в душе героя моего не могло оставаться одиночным явлением. По самой натуре своей он всегда стремился возвести его к чему-нибудь общему. Оно всегда порождало в нем целый цикл понятий и, воспринятое в плоть и кровь, делалось его убеждением. М-me Фатеева, когда он сблизился с ней, напомнила ему некоторыми чертами жизни своей героинь из романов Жорж Занд, которые, впрочем, он и прежде еще читал с большим интересом; а тут, как бы в самой жизни, своим собственным опытом, встретил подтверждение им и стал отчаянным Жорж-3андистом. Со всею горячностью юноши он понял всю справедливость и законность ее протестов. "Женщина в нашем обществе угнетена, женщина лишена прав, женщина бог знает за что обвиняется!" - думал он всю дорогу, возвращаясь из деревни в Москву и припоминая на эту тему различные случаи из русской жизни.

Жить в Москве Вихров снова начал с Неведомовым и в тех же номерах m-me Гартунг. Почтенная особа эта, как жертва мужского непостоянства, сделалась заметно предметом внимания Павла.

- Что же, вы не скучаете о Салове? - говорил он ей с участием.

- Что скучать? Уж не воротишь! - отвечала m-me Гартунг. - Он ужасный человек! Ужасный! - прибавляла она потом как-то уж таинственно.

- Ну и бог с ним! - утешал ее Павел. - Теперь вам надобно полюбить другого.

- Ни-ни-ни!.. Ни-ни-ни! - почти с ужасом воскликнула m-me Гартунг.

- Стало быть, вы его еще любите?

- О, нисколько!.. - воскликнула с благородным негодованием Гартунг. Но и другие мужчины - все они плуты!.. Я бы взяла их всех да так в ступке и изломала!..

И она представила даже рукой, как бы она изломала всех мужчин в ступке.

- Совершенно справедливо, все они - дрянь! - подтвердил Павел и вскоре после того, по поводу своей новой, как сам он выражался, религии, имел довольно продолжительный спор с Неведомовым, которого прежде того он считал было совершенно на своей стороне. Он зашел к нему однажды и нарочно завел с ним разговор об этом предмете.

- А что, скажите, - начал он, - какого вы мнения о Жорж Занд? Мне никогда не случалось с вами говорить о ней.

Неведомов некоторое время молчал, а потом заговорил, слегка пожав плечами:

- Я... французских писателей, как вообще всю их нацию, не очень люблю!.. Может быть, французы в сфере реальных знаний и много сделали великого; но в сфере художественной они непременно свернут или на бонбоньерку, или на водевильную песенку.

- Как на бонбоньерку или на водевильную песенку? - воскликнул Павел. И у Жорж Занд вы находите бонбоньерку или водевильную песенку?

- И у ней нахожу нечто вроде этого; потому что, при всем богатстве и поэтичности ее воображения, сейчас же видно, что она сближалась с разными умными людьми, наскоро позаимствовала от них многое и всеми силами души стремится разнести это по божьему миру; а уж это - не художественный прием!

- Как, Жорж Занд позаимствовалась от умных людей?! - опять воскликнул Павел. - Я совершенно начинаю не понимать вас; мы никогда еще с вами и ни в чем до такой степени не расходились во взглядах наших! Жорж Занд дала миру новое евангелие или, лучше сказать, прежнее растолковала настоящим образом...

Неведомов при этом потупился и несколько времени ничего не отвечал. Он, кажется, совершенно не ожидал, чтобы Павел когда-нибудь сказал подобный вздор.

- Вы читали ее "Лукрецию Флориани"? - продолжал тот, все более и более горячась.

- Читал, - отвечал Неведомов.

- Какая же, по-вашему, главная мысль в этом произведении?

Неведомов опять пожал немного плечами.

- Я думаю, та мысль, - отвечал он, - что женщина может любить несколько раз и с одинаковою пылкостью.

- Нет-с, это - не та мысль; тут мысль побольше и поглубже: тут блудница приведена на суд, но только не к Христу, а к фарисею, к аристократишке; тот, разумеется, и задушил ее. Припомните надпись из Дантова "Ада", которую мальчишка, сынишка Лукреции, написал: "Lasciate ogni speranza, voi che entrate"*. Она прекрасно характеризует этот мирок нравственных палачей и душителей.

______________

* "Оставь надежду навсегда каждый, кто сюда входит" (итал.).

- Может быть, и это, - отвечал Неведомов, - но, во всяком случае, - это одно из самых капризнейших и неудачнейших произведений автора.

- Почему же - капризнейших и неудачнейших? - спросил Павел.

- Потому что, как хотите, возвести в идеал актрису, авантюристку, имевшую бог знает скольких любовников и сколько от кого детей...

- Но, что вам за дело до ее любовников и детей? - воскликнул Павел. Вы смотрите, добрая ли она женщина или нет, умная или глупая, искренно ли любит этого скота-графа.

- Как мне дела нет? По крайней мере, я главным достоинством всякой женщины ставлю целомудрие, - проговорил Неведомов.

- Ну, я на это не так смотрю, - сказал Павел, невольно вспомнив при этом про m-me Фатееву.