Люди сороковых годов

Здесь-то и пригодился Катукову опыт, накопленный им в первых боях летом 1941 года. Он экспериментировал смело и энергично, с большим размахом и виртуозной изобретательностью. Именно под Орлом нашли широкое применение такие новые методы танкового боя, как танковые засады, подвижные группы, танковые десанты. Однако опыт этот распространялся медленно. И только тогда, когда Воениздат опубликовал две книжки Катукова о примененных им тактических новшествах, новые тактические приемы стали достоянием всех танковых частей и училищ.

Надо было заставить Гудериана поверить, будто танки Катукова — только авангарды крупных сил и что на самом деле у нас танков во много раз больше, чем у немцев. Это можно было достигнуть только смелостью и хитростью. Катуков так и поступал. Он учил своих командиров скрытности, терпению, хитрому маневру, умению выждать благоприятный момент и потом нанести молниеносный удар, от которого противник долго не мог бы опомниться.

У одной железнодорожной станции разыгрался трудный, затяжной бой. Катукову все время не давала покоя мысль о дороге, которая шла параллельно железнодорожному полотну в тыл советским танкистам. Пока на этой дороге все было спокойно. Но, как опытный военачальник, Катуков не мог себе представить, чтобы немцы могли забыть о ней. Он рассуждал так: «Если бы я был на месте Гудериана, я обязательно использовал бы этот вариант; значит, здесь надо ждать удара». И как ни туго приходилось основным силам бригады, Катуков оторвал два танка и поставил их в засаде на этой тихой и с виду такой безобидной дороге.

Возглавлял засаду лейтенант Кукарин, молодой, способный танкист. Он умел ждать, и за это его особенно ценил полковник. Как ни досадно было танкистам сидеть без дела в тот самый час, когда их друзья изнемогали под тяжестью ударов врага, Кукарин не покидал засады. Затишье продолжалось долго, очень долго. Временами даже сам Катуков начинал колебаться — полно, не переоценил ли он значение этого участка? Но все-таки он решил не снимать засаду.

В конце концов события развернулись именно так, как подсказал Катукову его трезвый расчет: гитлеровцы, решив, что перехитрили советских танкистов, двинули по дороге мощную группу тяжелой артиллерии, группу танков и машин с боеприпасами. Успех прорыва этой группы мог бы решить исход всего сражения в пользу врага. Стойкие танкисты лейтенанта Кукарина точно выполнили приказ Катукова: превратив свои танки в хорошо замаскированные долговременные огневые точки, они подпустили колонну противника на минимальную дистанцию и расстреляли ее в упор: сначала сшибли головную машину, потом замыкающую и расстреляли всю колонну.

Надолго запомнился танкистам другой бой, который разгорелся 10 октября у Мценска, где вражеским танкистам и мотопехоте удалось прорваться в тыл к катуковцам. «Мы не признаем слова «окружение», — говорил по поводу этого боя Катуков, — но многие на нашем месте его произнесли бы».

Катуков решил пустить в ход несколько подвижных групп, чтобы и на этот раз создать видимость крупной группировки наших сил, и короткими, но энергичными ударами разбить немцев по частям. Семь танков и роту пехоты Катуков бросил в глубь населенного пункта, в который ворвались гитлеровцы, чтобы навязать им уличный бой. Шесть танков он выбросил на фланг, где двигалась огромная вражеская колонна. Именно здесь должна была решиться судьба операции: надо было разгромить фашистов, пока они шли в колонне, не дать им развернуться. Развернись они — и шесть катуковских танков были бы мгновенно уничтожены.[10]

На стороне Катукова были верные союзники: внезапность и подвижность. Шесть танков скрытно подошли к железнодорожной насыпи и внезапно открыли из-за нее ураганный огонь прямой наводкой с ближней дистанции. Колонна была уничтожена.

Вторая подвижная группа действовала столь же решительно и энергично. Результат: немцам не удалось окружить бригаду, они понесли тяжелые потери…

Мы долго беседовали в этот вечер с Катуковым и его штабными работниками. Чувствовалось, что эти люди действительно не растеряются в трудных условиях, что для них нет безвыходных положений. В конце, как водится, заговорили о риске и страхе. На фронте об этих вещах говорят и думают просто, без лишней лихости и ухарства. Здесь человек, как на ладони, он виден со всех сторон. Может быть, поэтому на фронте люди так откровенны.