Люди сороковых годов

ЛИ-2, вздымая пыль, выруливает с зеленой лужайки на бетонную дорожку. Рев моторов… Взлет… Моторы утихают, и в кабине уже можно разговаривать. Но беседа как-то не вяжется, каждый поглощен своими думами — сколько воспоминаний пробуждает тот печальный пейзаж, который расстилается под нами. Там лежит бескрайняя равнинная Русь — поля, луга, леса, и всюду жестокие шрамы войны: желтые воронки от бомб посреди зеленых лугов, бесконечные зигзаги окопов, сожженные деревни, взорванные мосты, вырубленные под корень сады, опаленные войной знаменитые Брянские леса, в которых еще совсем недавно шла жестокая партизанская война. Долго-долго летит над этим бесконечным полем боя самолет… Так начинаешь реально ощущать всю весомость недавно вошедшего в широкое употребление термина массовое изгнание гитлеровцев.

Прошла под крылом плавная извилистая Десна, словно уснувшая среди болот. Сколько крови было пролито на ее берегах… И наконец, мы видим Днепр под крутым и зеленым откосом, Днепр, о котором мы так долго вспоминали с тоской, о котором пели песни и которому клялись вернуться. И вернулись наконец! Мы — над знаменитым Остерским междуречьем, где кипели такие жаркие бои. Сейчас и здесь безмятежная тишь и гладь. Пароход тащит баржи. По разбитым дорогам пылят грузовики. И вот уже впереди на холмах виден Киев с высокой колокольней древней Софии. Взорванный мост, по которому столько раз доводилось пересекать Днепр до войны. Чуть подальше новые, совсем недавно поставленные саперами, видать, прочные, хотя и временные мосты.

Выключен газ, ЛИ-2 идет на посадку. Видны скелеты сожженных ангаров, самолеты, разбросанные по зеленому полю, среди них трофейные «юнкерсы-52» с ярко-красными звездами, накрашенными на крыльях. Наскоро восстановленное здание аэровокзала. Это пригородный аэродром Соломенка… Мы много читали и слышали о том, как жестоко пострадал Киев. И все же надо быть в эти дни здесь, надо самому долго ходить по пустынным каменным каньонам, в которые превратились улицы города, надо самому видеть это, чтобы в полной мере представить себе, какой мы получили столицу Украины, выбив отсюда гитлеровцев, и какую титаническую работу предстоит проделать, чтобы вернуть ей вид обжитого города. Сердцем, душой веришь, что придет такое время, когда на этих обожженных холмах снова встанет большой и красивый город и, быть может, не так легко будет находить следы разрушений. Но пока что в центре Киева трудно найти хотя бы один целый дом. Вот только здание большого универсального магазина каким-то чудом более или менее сохранилось на Крещатике.

Вначале, когда въезжаешь в город с аэродрома, этого не видишь. Тянутся зеленые улицы, украшенные отцветающими бело-розовыми свечками каштанов. Начинают цвести акации и маслины, и волны их аромата плывут над городом, создавая у людей праздничное настроение. Стоят на своем месте древние Золотые ворота. Скачущий на коне Богдан Хмельницкий машет своей булавой среди разбитых фонарей. По тротуарам течет веселая оживленная толпа. На перекрестках регулируют движение милиционеры, одетые пока что в трофейные коричневые френчи. Но вот ты спускаешься к Крещатику, и у тебя сжимается сердце: перед тобой страшная панорама, остро напоминающая фантастические пейзажи французского художника XVIII века Гюбера Робера, посвятившего свою жизнь красочному воспроизведению руин.

Полуобрушившиеся стены многоэтажных домов с изувеченными скульптурами на фронтонах, вязью художественной лепки, расстрелянными колоннадами. Заржавевшие фонарные столбы с названиями убитых улиц — нумерованные мертвецы. Груды камня, бревен, заржавевших стальных ежей и земли, заросшей травой, — остатки баррикад 1941 года.

Где-то на самом верху в страшном провале пустой пятиэтажной коробки, облизанной огнем и покрытой копотью, чудом уцелел обломок ванной комнаты: аккуратная газовая колонка, сверкающая нетронутая эмаль ванны, а из ванны тянется к солнцу молодая березка.

Внизу на кирпичах двое бойцов приладили котелок и варят на костре свой походный кулеш.

Хрустит под ногами стекло. Слышен щебет птиц, свивших гнезда в развалинах. Я иду вдоль того, что было Крещатиком, и читаю еще совсем свежие надписи на камнях: «Мама! Ищи меня на Подоле у Петровых», «Кто знает, где Настя Кравчук, напишите — Полевая почта 45510 А. Г. Кравчун»… А вот табличка: «Хождение опасно». Я смотрю вверх: ветер раскачивает одинокую шестиэтажную стену, задумчиво глядящую голубыми глазницами бывших окон на мостовую: упасть или не упасть?..