— Что же дальше? — спрашиваю я с содроганием и вместе с тем с болезненным любопытством.
— Дальше… я подписал то, что они требовали… И все наши подписали. Никто не выдержал конвейера…
"Врагов народа "судили открытым процессом в городе Ставрополе. Зал суда был переполнен. Подсудимые каялись в самых страшных преступлениях. Прокурор произносил громовую речь, требуя расстрела для них всех. По обыкновению молчали защитники. Репортеры строчили статьи в газеты.
Внешне все обстояло благополучно. Истерзанные тела жертв конвейера пыток были скрыты под одеждой, а по головам, лицам и кистям рук в НКВД предусмотрительно не бьют людей, "подготавливаемых к открытым процессам".
Советское правосудие торжествовало. Но вдруг в зале суда зазвенел юношеский голос:
— Товарищи! Не верьте нам! Мы говорим неправду! Мы не виноваты!
Павел Гордеев вскочил со скамьи подсудимых, оттолкнул пытавшегося его удержать конвоира и подбежал к столу Судьи.
— Все это ложь! — заявил он, смотря ему прямо в глаза и указывая пальцем на папки со следственными делами.
Судья, знавший кое-что о "врагах народа", растерялся и смущенно спросил:
— Почему же… вы признались, гм… на следствии?
— Меня заставили! — ответил юноша.
— Кто?
— Следователи.
— Конвой! Выведите подсудимого! Он лжет. Компрометирует советские следственные органы, — вмешался прокурор.
— Я говорю правду. Меня били, пытали. Вот! Смотрите все!
С этими словами Павел разодрал свою рубашку. Клочья ее полетели в стороны. И перед всеми в зале обнажилась сплошная рана на груди и спине юноши.
— Снимайте одежу вы все! Пускай смотрят! — закричал он обращаясь к скамье подсудимых.
Повинуясь его крику, колхозники стали стягивать с себя куртки и рубахи. Зрелище было страшное. Зал глухо заволновался.
— Граждане!" Судебное заседание, откладывается на неопределенное время, объявил несколько оправившийся от неожиданности судья. — В этом деле мы разберемся и по всей строгости советских законов накажем виновных. Даю вам слово большевика. Спокойно расходитесь по домам… Для установления порядка мною будет вызван усиленный наряд милиции.
Народ, волнуясь и зло ворча, разошелся; подсудимых отправили в тюрьму…
— Нас больше не будут судить открыто, — шепчет Павел, тяжело дыша. — Энкаведисты мстят нам за то, что мы сорвали процесс… Замучают поодиночке. Недавно я узнал, что отец и старший брат умерли на допросе. Я в третий раз прохожу конвейер. У меня не требуют показаний. Просто пытают. Мучают… Умереть бы скорее…
Я слушаю и не верю. Поверить этому страшно. Крупная слеза ползет по его щеке и падает в гноящуюся язву на груди.
2. Аргентинец
Старичок с платочком на голове оказался совсем не скупщиком краденого, а честным и очень почтенным человеком. В прошлом он, по советским понятиям, был "акулой капитализма", хотя и мелкой. Имел собственный дом и небольшой кирпичный заводик.
Имя и отчество старичка: Степан Петрович, но в камере его называют иначе:
— Аргентинец.
— Почему? — заинтересовался я.
— Та ось, бачьте, — не без смущения объясняет Степан Петрович, — я сюды приихав аж с Аргентины.
— Неужели?
Давно? — Та три рока (года) минуло с того часу. Принесли же меня, старого дурня, чорты за решетку… А ведь жил там, як в раю; добре жил, — вздыхает он…
Степан Петрович Бутенко, из одного украинского села, в 1912 году поехал на заработки в Аргентину. Было ему тогда 25 лет.
"Годков с пять побуду там, соберу побольше денег, вернусь домой, женюсь и обзаведусь хозяйством", — мечтал украинский хлопец.
Часть его мечтаний исполнилась довольно скоро. Денег он заработал достаточно. Сначала было тяжело. Пришлось работать на земле в жаркой провинции Мисионес. Москиты ели хлопца, желтая лихорадка трепала, кровью наливались от работы мозоли на его ладонях. Все это выдержал он; построил себе домик, а по дешевке купленный участок болота засыпал землей и превратил в доходную плантацию. Потом — свое хозяйство продал за хорошую цену и собрался ехать домой, но помешала война. Затем началась в России революция.
Степан Петрович переселился в столицу республики — город Буэнос-Айрес — и занялся здесь торговлей. Дела шли удачно. Через несколько лет он построил и пустил в ход кирпичный заводик и стал строить двухэтажный дом на одной из окраин города.
Однако, хозяйством основательно не обзаводился. Семьи тоже не имел; все надеялся домой вернуться…
Быстро пролетели годы и хлопец превратился в старика. Ио чем больше он старел, тем сильнее; охватывала его тоска по родине. А. тут подвернулся сосед-коммунист. Стал рассказывать ему басни о райской жизни в Советском Союзе на коммунистические собрания вводил, советские газеты давал читать.
Поверив басням, Степан Петрович вступил в коммунистическую партию и начал осуществлять свою главную мечту. Дом и кирпичный завод продал. С большим трудом, истратив много денег, добился визы в СССР…
— И ось, бачьте. Приихав. Попав, як муха в горячий борщ…