Люди среди людей

Еще большую неуверенность испытывает Вавилов по поводу своих педагогических обязанностей. На курсах ему приходилось обучать очень мало подготовленных девушек. «Меня сильно обдало водой от этого первого общения, - растерянно сообщает он невесте после первой встречи со своими ученицами. - Оказывается, нужны азы». И тут же с горечью иронизирует: «Да не улетим в дебри науки, ибо не тверды отличия ржи от тимофеевки». Лекции отрывают его от книг, от делянок, от серьезных раздумий. Основатель научного земледелия Юстус Либих мечтал, чтобы студенты получали основы науки из первых рук, из рук того, кто сам творит науку. Молодой Вавилов считает это наивным. Ученый, полностью отданный творчеству, не может растрачивать себя на обучение профанов азам. В одном из писем летом 1912 года он заявляет о своем окончательном решении «сводить до минимума педагогику. Ибо затраты плохо окупаются». Дело, конечно, не в «затратах». Просто молодой практикант начинает ощущать в себе то мощное неутолимое желание самостоятельно искать и творить, желание, которое вскоре захватит его окончательно, навсегда, сделает запойным, одержимым рабом и творцом науки. Пройдут годы, и профессор Прянишников скажет, что его ученик Николай Вавилов - гений. Но до этого еще далеко. В 1912 году Прянишников, как и другие в Петровке, не понимает душевного состояния своего ученика. Он поручает ему произнести актовую речь на Голицынских курсах, ходатайствует, чтобы Николая Ивановича послали в заграничную командировку. Пусть агроном приготовит себя к чтению лекций по биологии сельскохозяйственных растений.

Вавилов сообщает Екатерине Сахаровой о своих успехах почти со страхом: «Неудачи с педагогикой настраивают очень скверно и обескураживают… Почему-то этого не видят со стороны. И по какой-то случайности всякий пустяковый плюс переоценивают. И вот в результате сегодня от Прянишникова предложение: составить актовую речь для Голицынских курсов ко второму октября. Я, по правде сказать, оторопел. Наговорил, что чувствую неудобным, неопытен и пр. но… к первому июля мне дан срок подумать и дать ответ и тему. Дальше командировка… Тоже храбро. И мало уверенности в том, что сможешь, сумеешь. Уж очень все это быстро. Похоже на карьеризм, от коего боже упаси. Все эти публичные выступления одно огорчение и неприятности… А главное, за душой-то ведь просто ни гроша. Ты знаешь лучше других, что даже не дочтен Иогансен, Лотси. О «Мутационной теории» даже не мечтаю. По грибам полное невежество в систематике и неумение совершенно экспериментировать. А язык - ужас. Надо учиться и учиться…»

А может быть, Дмитрий Николаевич Прянишников, сам блестящий ученый и великолепный педагог, нарочно нагружал любимого ученика, дабы испытать его прочность, придать юноше веру в свои силы? Ведь говорил же впоследствии академик Вавилов: «Если вам нужна чья-то помощь, обратитесь к человеку, который и так по горло занят, именно он возьмет на себя новую задачу и решит ее. Надо и себя всячески загружать, тогда больше успеешь…» Кто знает, быть может, профессор Прянишников руководился теми же самыми соображениями. Так или иначе, актовая речь, которую учитель заставил прочитать Николая Ивановича, сыграла в жизни ученика решающую роль.