Люди среди людей

Вот когда самое время поспорить с профессором Фуше. Французский археолог считает, что человеческая культура в Афганистане ограничена двадцатью пятью веками. Но разве открытие множества культурных форм пшеницы, форм, выведенных человеком, не свидетельствует против его теории? Вавилов убежден: в долинах Афганистана хлеб возделывался за многие тысячи лет до легендарных персидских царей и походов Александра Македонского. Пускай заступу и лопате археолога не удается пока обнаружить следы древнейшей цивилизации, это не случайно. Ибо речь идет о цивилизации пахарей, а не горожан, о культуре бедных земледельцев, возводивших вокруг немудреных своих посевов земляные дувалы, а не каменные цитадели. Независимо от того, смогут ли когда-нибудь археологи разыскать остатки древнейшей сельскохозяйственной цивилизации, ее уже сегодня обнаружили растениеводы по изобилию и разнообразию сугубо местных культурных растений. Пекло творения - не дар небес, богатство местных сортов и форм пшеницы - дело рук сотен поколений афганских земледельцев.

«Пекло творения» - эта формула Чарлза Дарвина очень нравится Вавилову. Правда, английский естествоиспытатель не задумывался над тем, где именно на нашей планете лежат центры происхождения культурных растений. Но острый взгляд его не миновал и этой проблемы. Свое мнение он высказал вполне четко: «Мне… кажется, что то воззрение, по которому каждый вид появился первоначально только в одной области и потом расселился отсюда… наиболее верно» [¹ Ч.Дарвин. Происхождение видов. Собр. соч. 1907 г. т. I, стр. 339.]. Через шестьдесят пять лет после того, как Дарвин опубликовал свою догадку, русский дарвинист Николай Вавилов разыскал в горах Афганистана «пекло творения» номер один - центр происхождения мягких пшениц.

…Зебак: несколько жалких кишлаков разбросано по горным продрогшим долинам. Ветер свистит среди кибиток и земляных домишек. Ветер перебирает пожухлую металлическую траву, и она звеняще шелестит, как шелестят кладбищенские венки. Холодно. Для большинства афганцев тут, у подножия Памира, край света, нечто вроде Заполярья для жителей Европы.

«Нигде нет таких снегов и ветров, как в Зебаке, - утверждает афганский поэт, - такой стужи нет ни в одном другом месте под небосводом. Три-четыре месяца продолжается зима в других краях, восемь месяцев тянется она в этом месте… Днем ж ночью у жителей по бедности нет иной пищи, кроме сухого хлеба да бобовой похлебки… Заболеет ли кто - нет ни лекарств, ни врачей. Постричь кому голову - и то нет цирюльника…»

Холодно, промозгло. Но у Вавилова отличное настроение. В кишлаке Зархан он легко спрыгивает с седла и, бросив поводья каракешу, распахивает дверь в домике местного старшины. Букинич уже поднялся с кошмы и что-то ладит у окна. Вместе с ветром под дымный потолок мазанки вихрем взлетает торжествующий вавиловский баритон:

- Дмитрий Демьянович, болезни отставить, я с добрыми вестями: завтра выступаем в Кафиристан!

Добрые вести состояли в том, что караван выступает в поход, хотя нет ни карты местности, ни постоянных проводников. План прост, даже слишком прост: идти на юг и попытаться форсировать Гиндукуш через перевал Парун. Оглядываясь на пять десятилетий назад, мы, потомки, с полным правом можем охарактеризовать этот план как безумный. Высок или низок Парун - никто не знает, проходим ли он в это время года - бог весть. Где именно начинается «страна неверных»? Ни первый, ни второй, ни третий день пути не дали ответа и на этот вопрос. Сколько резонов повернуть назад на спокойную, исхоженную северную дорогу! Однако Вавилов продолжает вести караван на юг. Можно сколько угодно твердить о безумии этого предприятия, но разве не так совершались все великие и малые открытия? Не так ли Бильбао открыл Тихий океан, капитан Скотт достиг Южного полюса, а Тенсинг и Хиллари поднялись на вершину Эвереста?

Сначала караван проходил через кишлаки таджиков, такие же сиротливые, как Зебак. «Население бедно, одежда ужасающая. Несмотря на холод, люди полуголые. Чай пьют за отсутствием сахара с солью», - записал Николай Иванович. На вопрос, где Кафиристан, отвечают односложно: «Наздик» - близко. Но свидетельство это малоценно: владельцы жалких, полузасыпанных камнем ячменных делянок никогда не покидали своих селений. Никто из них не переваливал грозный Парун. Только в Тли (такой же таджикский кишлак: беднота в рубищах, детей мало; объясняют - не хватает хлеба) путешественники впервые почувствовали себя на пороге неведомой страны. Тут все единодушно утверждали, что кафиры, говорящие на неизвестном языке, живут сразу за перевалом.