Люди средневековья

Действительно, на другие сословия эта суровая дисциплина добродетели не распространялась. Со стороны воинов можно было опасаться излишнего желания «показаться», стремления к почестям, неукротимой силы клановых интересов, но им довольно легко прощали эти отклонения, если они сохраняли верность сословному долгу — защищать и сражаться. Третье сословие расплачивалось самим собой, «добродетелями» труда, с тех пор как последний утратил клеймо позора, какое на него накладывали прежде. Сложнее всех достичь спасения было купцам: хозяев времени и цифры — то есть того, что должно было бы принадлежать Богу, — ведущих двусмысленную и подозрительную жизнь, стремящихся достичь спасения самостоятельно, охотно подозревали в работе на дьявола, и Церкви нередко претило расточать им доверие и милосердие. В 1198 г. канонизация кремонского купца, о котором известно лишь прозвище «славный человек» (homo bonus), вызвала сенсацию, но больше таких случаев почти не было.

Если верующему, ведущему «обыденную» жизнь, было трудно уберечься от традиционных искушений и ловушек, расставляемых сатаной, то перечисление ложных шагов на пути спасения быстро обрело вид обычного списка слабостей человека, которые сопровождали его по меньшей мере со времен окончания «золотого века», придуманного древними мудрецами. Из этих искушений особо отметить в рассказе о средних веках следует два, поскольку мыслители тех времен считали, что это их контролировать всего труднее. Первым было искушение мыслить вне пределов Закона, продиктованного Богом или по меньшей мере излагаемого Его служителями от Его имени. Некоторые историки говорили о «рождении светского духа» в конце XIII века, но эта оценка была сочтена слишком оптимистичной. Конечно же, понятие о свободе мыслить вне установленных рамок, тем более понятие о свободе воли, едва ли распространились раньше Проторенессанса или Предреформации. Фома Аквинский, Уильям Оккам, Жан Буридан, если упомянуть лишь трех мощных мыслителей периода с 1250 по 1350 год, проповедовали и ценили индивидуальное мышление и острый взгляд на творение; Жан де Мён, даже Данте в те же времена обличали лицемерие общества, задушенного Церковью; но никто из них не усомнился в тесной зависимости человека от Творца. Угроза со стороны «гуманизма» как соперника для мысли, данной в откровении и неоспоримой, видимо, стала ощущаться только на исходе средних веков, коль скоро гуманизм и ознаменовал их конец. Поначалу он еще приобрел черты глобального отрицания, почти негативного мистицизма, — «братья свободного духа», которые встречались в Северо-западной Европе в начале XVI века, считались скорей благочестивыми, очень благочестивыми мистиками. В самом деле, их отдаление от лона церкви ничуть не походило на ересь, на разрыв, поскольку их действия редко бывали воинственными и не пугали иерархов.