Люди суземья

Может быть, потому, что с трех сторон здесь высокой стеной поднимался лес и уголок этот надежно был защишен от холодных северных и восточных ветров, морошки тут было в изобилии. Крупная, сочная, она янтарной россыпью желтела на кочках под корявыми столетним сосенками-заморышами, которые из-за скудности болотной почвы никогда не вырастут в могучие высокоствольные деревья.

Петр, конечно, сразу разделся, чтобы поплавать в озерке, а Колька, Люська и Катя с ходу принялись собирать ягоды: так уж у них было заведено — сначала наполнить туески, положить их на приметном месте, а потом лакомиться ягодами, сколько хочется. Герман же вдруг обнаружил, что не взял с собой никакой посуды, и почувствовал себя столь же нелепо, как рыбак, позабывший снасти дома. Взгляд его невольно остановился на берестяном Катином туеске — туесок емкий, литров на десять, не меньше. И счастливая мысль пришла Герману в голову. Он набрал горсть крупных ягод, подошел к Кате и молча высыпал морошку в ее берестяное ведерко.

— Разве у тебя ничего нет? — Катя подняла на Германа свои удивительно чистые глаза.

— Представь себе — ничего. Я буду тебе помогать.

— Ну зачем же! — она сунула руку в карман платья и вытащила полиэтиленовый мешочек. — Возьми. Литров шесть войдет.

Он хотел прикоснуться к ее милой руке, но было страшно — вдруг она отдернет руку?

— Катя, ты меня... прости, — чуть слышно сказал он.

— За что? — рука ее невольно опустилась, а черные брови удивленно приподнялись.

— Не знаю... Что вчера так получилось.

— Глупости!.. — она улыбнулась. — Это у меня такой дрянной характер. Ни в чем не разобралась и...

— Значит, не обижаешься?

— Нет. И не надо об этом... Мешочек-то возьмешь?

— Я лучше тебе буду помогать, — пробормотал повеселевший Герман.

— Вот смешной! Наберешь себе, а потом и помогай, — и она протянула ему руку с аккуратно свернутым мешочком.

Он нежно взял ее за запястье и быстро заговорил:

— Я всю ночь думал о тебе. Я боялся, что ты обиделась, но ты же спрашивала...

— Катька, чего стоишь, собирай! — издалека крикнул Колька.

Герман, не договорив, отдернул руку. Катя засмеялась.

— Видишь, я из-за тебя замечание от бригадира получила!

— Вот ты не веришь мне, но ты и сама не знаешь, какая ты хорошая!

— Хватит. Вон и Петька идет. — Катя положила мешочек на кочку и отошла.

Герман закурил. Сердце гулко билось. Она не обиделась, она та же, такая же, какой была раньше, значит, все будет хорошо!..

Чтобы как-нибудь случайно не оборвать эту нить, которая вновь незримо протянулась между ними, Герман решил не привлекать на себя внимание Кольки и Люськи, не приближаться к Кате, не надоедать ей. Довольно и того, что он имеет возможность со стороны любоваться ею, зная, что в душе ее нет на него обиды и, может быть, она тоже думает о нем.

Морошку Катя брала с тихой радостью, брала красиво, проворно и ловко. Быстро мелькали ее загорелые, обнаженные до плеч легкие руки, белело платье с треугольничком сиреневой косынки на плечах, толстая каштановая коса, свисающая до земли, тихо колыхалась.

Эта коса, путаясь под руками, очень мешала, но лишь сама Катя знала, почему не уложила ее кольцами на голове и не спрятала под косынку. Она чувствовала на себе взгляды Германа, и ей было приятно, что размолвка, собственно даже и не размолвка, а неожиданное отдаление — уже в прошлом.

«Ты и сама не знаешь, какая ты хорошая!..» — звучал в ушах его голос, звучал так нежно и взволнованно, что само сердце прислушивалось к нему.

На болоте Герману так больше и не удалось поговорить с Катей. Сначала он сам медлил, не проявлял решительности, а потом то ли случайно, то ли по тайному умыслу Колька и Люська, собирая ягоды, все время увивались вокруг старшей сестры. Лишь на обратном пути, уже перед деревней, когда Колька и Люська побежали на пастбище — понесли отцу берестяную коробочку морошки, а Петр, оставив на тропе тяжелый кошель с ягодами, пошел смотреть какой-то малинник, Катя и Герман на несколько минут вдруг оказались вдвоем.

— Ты вечером свободна? — спросил он, взяв ее за руку.

— У меня стирка. Дела хватит допоздна.

— А если отложить на завтра?

— Завтра я поеду в Саргу.

— В Саргу? Зачем? Если надо, могут съездить Михаил или Петр.

— Мишка же в Сарь-ярь уехал. И у Петьки свои дела.

— Ну уж не знаю!.. Я думал, что сенокос кончился, так у тебя будет свободное время, а получается наоборот...

На лице Германа было такое огорчение, что Катя почувствовала: она не может больше мучить этого парня, да и самой ей разве не хочется побродить с ним вечерком хотя бы часок?

— Знаешь что, — сказала она, подумав, — если я не поздно освобожусь... В общем, я постараюсь освободиться пораньше... Ты приходи к нашим березам. Ладно? Я увижу тебя и выйду.

— Честно? — он смотрел ей в глаза.

— Конечно! — улыбнулась Катя. — Зачем же я буду обманывать?..

Из лесу на тропинку вышел Петр.

— Через недельку вызреет, — сказал он. — Но не особо много. Я ожидал больше.

— Лето сухое стояло, потому, — отозвалась Катя.

34