Люди сверху, люди снизу

Для того чтобы осознать математическую бесконечность, достаточно подумать о человеческой глупости – так, во всяком случае, уверял современников старик Вольтер. Так, впрочем, уверяет он и потомков – то бишь нас с вами, и мы, наслышамшись – «Чё даютЪ?» – о свободе воли, можем как верить ему, так и не. Так что же думает о вольтеровской фразе наш hero?

А думает наш hero вот что. Быть может, когда-нибудь и он, Savva, поумнеет, да бросит к чертям этот мирок с его дурацкими условными рефлексами да запылившимися, изъеденными молью декорациями. Мертвая раса! Говорят, пятая… То ли еще будет? Будет ли вообще хоть что-то? Нужен ли кому-то их биоматериал, а если «да», то для каких целей? Не выращивают ли их и вкривь, и впрямь как овощи? Не слишком ли затянулся эксперимент Великого Маньяка?

Быть может он, Savva, окончательно отравленный испарениями человечьей комедии, которую давным-давно пора снять с грошового репертуара изжившего себя театра, и уйдет когда-нибудь в монастырь – нет-нет, не православный; нынешнее распиаренно-ангажированное православие не для него. Он-то знает, что стоит порой за всеми этими иконками-свечками кроме моды; за слепым и, по большей части, тупым следованием невежд обрядам и ритуалам РПЦ.

Вот у отца Петра, например (аффтар подчеркивает достоверность данного абзаца), дальнего родственника Savvинoгo экс-однокурсника, был приход в ***. Так Savva узнал и про мерседес, и про огромный кабинет, отделанный серебром и красным деревом, и про малчиков отца Петра, периодически вещавшего на проповедях старушкам-одуванчикам о нерушимости небесных брачных уз, и проч. У отца Петра везде роились «свои» – в прокуратуре, в мэрии, в думке и, конечно, в некоем банке, где отмывались бабки, о происхождении которых ведал один только Господин Бог – в общем, кто умножает познания, тот умножает скорбь. Поэтому он, Savva, уйдет в горы… Когда-нибудь он, Savva, наденет желтую рясу. Он, Savva, отточит мастерство в единоборствах, изучит травы и их свойства, научится управлять энергией – да мало ли что! Он найдет свою Шамбалу, и неважно, где та будет – не-важ-но…

«Но если и эзотерика – обман, как и зачем тогда жить? – вот уже много месяцев отгонял от себя Savva эту мысль, а та все кружилась и кружилась назойливой мухой около его никак не каменевшего серого вещества. – Если сердечная мышца превратится в фиброзную массу и не сможет больше перекачивать кровь через мозг, если произойдет то, что происходит когда-нибудь со всеми – конец, – а я так ничего и не пойму, какой тогда во все этом смысл, а? Скажет мне кто-нибудь или нет?! Жить так, как живут все, не зная, откуда пришли и куда уйдут, все равно что заставлять потерявшего память человека любить женщину, которую он видит будто бы впервые, а ведь все эти годы она была его женой… Как можно смириться с тем, что у тебя отняли самое дорогое – память, – якобы для твоего же спокойствия? Да я такой же контуженный, как и тот мальчишка, чудом уцелевший в Чечне… Я же, в сущности, ничего, ничего, ничего не помню! И никто не помнит…»

Для патологоанатома литдуш

Для патологоанатома литдуш – ржунимагу – история Savvы особого интереса не представляет из-за своей ординарности: сколько похожих было или будет? Ну, получил герой свой синий с номером, полюбил-помучался, позагорал в турциях-мурциях, занялся рефлексией: обычные дела с элементами обносков модели «Всё уже было». Но! Для

Savvы-то его история интерес представляет и кажется крайне занимательной. Savve плевать, что, с точки зрения биографов, а тем паче около– и литературных порнографов, призванных четвертовать фабулу, – аффтар, выпей йа-ду! – его судьба в некотором роде типична. Savva же живет один раз, а если «прошлые жизни» и случались, он не помнит, не помнит, ничего из них не помнит, и мудро ли сие беспамятство, не ведает. Впрочем, распространяться о том мы не станем, как, впрочем, и учить албанский.

– Кто это – «мы»? – спросит в полусне дева главного героя, которая, как и он, вовсе не обязательно должна быть положительным персонажем, как и вообще – быть.

– Буковки, – ответим мы и, аки ангелы хрестоматийные, исчезнем в районе Курского.

– Буковки? – удивленно посмотрит в никуда Savva, и тут же забудет об этом: перевернется на другой бок.