Люди Церкви, которых я знал

– Госпожа моя, сколько лет ты уже стоишь на этом склоне? Нет ли у тебя каких-нибудь жалоб на отца Дионисия?

Оно с любовью мне ответило:

– Я дочь отца Дионисия, и боюсь суда Божия, если стану на него жаловаться.

Между тем холодный северный ветер донёс до моих ушей звон сладкозвучных колоколов каливы. Будто играя на прекрасном музыкальном инструменте, звонил в них старец, чтобы достойно встретить игумена. У входа в келью показался отец Дионисий, одетый в рясу и кукуль[271]. У этого румынского монаха было подлинное благородство, научившее его воздавать гостям должную честь.

Как-то потом я посетил его летом. Была страшная жара, мы пришли к вечерне. Маленькая церковка скита казалась раскалённой печью. Старец, к тому времени уже ослепший, стоял со снятым кукулем и слегка закатав рукава своего дырявого подрясника. Как только послушник сказал ему: «К нам пришёл игумен», – он тут же откатил рукава, хотя они были почти не закатаны, и надел кукуль, чтобы предстать перед игуменом в подобающем виде. Благородству нельзя научить, его не опишешь, его можно только являть собственным примером. Ему и в голову не пришло бы оправдывать себя неподготовленностью, он не сказал бы: «Ничего, ведь он пришёл без предупреждения, как мы могли его ожидать?»

В этот раз он отслужил благодарственный молебен в храме святого Георгия и в маленькой скитской трапезе предложил нам обычное монашеское угощение: ракию, лукум и кофе. Сам он взял себе стакан воды, зажав его, по своему обычаю, в ладонях, чтобы за столом составить нам компанию. Мы спросили у него о том, что подвигло его к монашеству, о том, что привело его в келью святого Георгия. Он с детской простотой начал рассказывать нам свою историю, постоянно извиняясь за свой плохой греческий, которым он владел лучше нас. Я сказал своим монахам: «Вот увидите, этот скромный источник даст нам воду чище, чем в горных родниках. Послушаем его внимательно».

Отец Дионисий с большой радостью рассказал нам о своей жизни, особенно о первых годах своего монашества. По его радостному лицу было видно, что он с большим удовольствием вспоминал о прошлом, о своём старце и родном брате Гимнасии, которому был обязан всем. Непохоже, что между братьями, как это бывает во многих подобных случаях, бывали какие-то размолвки.

Он родился в Молдавии в одной благословенной семье, состоявшей из восьми человек. Старший и младший из сыновей стали монахами в Магурском ските. Младший, Димитрий, когда ему было всего четырнадцать лет, ушёл к своему брату Георгию. На обоих братьях почивала особенная благодать Божия. Георгия довольно скоро постригли, дав ему имя Гимнасий, а позднее рукоположили в диакона, а Димитрий, из-за своей молодости, был зачислен в братство лишь после того, как два года проучился в школе.

1923-й год оказался для православия зловещим: переход на новый стиль вызвал в Церкви раскол, и её члены разделились на враждующие партии. В Румынии наступили тяжёлые времена для христиан, особенно для монахов. Отцу Гимнасию совсем не нравилось то, как идут церковные дела. Он от кого-то услышал, что Святая Гора, о которой в тех местах тогда мало кто знал, осталась на старом стиле и что монахи там испытывают нужду даже в насущном хлебе, в то время как Румыния жила в достатке. Его подвижнический дух направил его стопы на Афон – место монашеских преданий и трудной жизни. Впоследствии оказалось, что слухи о нужде афонских монахов были преувеличены: хлеб и вправду был дорог, но он был.

На Святую Гору они прибыли в 1929 году накануне Рождества Богородицы. Всенощное бдение в келье святого Георгия в скиту Капсалы, на которое попал отец Дионисий, стало для него опытом приобщения к Небу, и воспоминание о нём, несмотря на прошедшие годы, радовало его сердце. Этот опыт очень скоро заставил его забыть о полном трудностей плавании из Пирея на Афон на старой гнилой посудине. Всё это время для отца Дионисия его брат Гимнасий был «древом благосеннолиственным»[272], под тенью которого он всегда обретал покой и уверенность. Эти двое братьев были прекрасной иллюстрацией к стиху из книги Притчей: «Брат, которому помогает брат, подобен укреплённому городу»[273]. Вместе с ними из Румынии на Афон приехали и другие монахи, предводителем которых был Гимнасий.

Из рассказов отца Дионисия следует, что накануне каждого большого праздника совершалось всенощное бдение, которому предшествовал пост, чтобы братия могла причаститься. Сегодня в афонских монастырях по праздникам всё по-другому: накануне праздника предлагается роскошная трапеза, как и в сам день праздника, из-за чего почти никто из братии в праздник не причащается. Как таким образом можно почтить память того или иного святого, я до сих пор понять не могу.

Отец Гимнасий, желая, чтобы его брат не был лишён странничества, этой одной из основных монашеских добродетелей, послал его жить к одному старцу-чужестранцу, с которым он должен был провести время своего испытания. Действительно, как бы он упражнялся в странничестве, живя вместе со старшим братом, с которым всегда мог бы свободно говорить?