Люди Церкви, которых я знал

Он никогда ни о ком не говорил плохо, и поэтому не стесняясь мог смотреть в глаза каждому. Его внешность выказывала в нём не хитрого дипломата, но человека умного и мыслящего, знающего своё дело. Я никогда не думал, что при его душевной стойкости и телесной крепости кто-то пришёл бы ему на смену. Он обливался потом, когда перевозил различные вещи, но душа у него была неутомима, и он всегда был готов сразу же приступить к новой перевозке. Много раз мы разделяли с ним трапезу в нашей гостинице, и при этом он был настолько застенчивым, что я удивлялся, как такой врождённый аристократизм остался неповреждённым на рынке. Я думал про себя: «Как много дворцов стало лишь кратковременными эпизодами в этой жизни, и как много лачуг – славой общества!»

После того как Феофилакт удалился от жестокостей торговой жизни и от своего любимого служения Святой Горе, он был пострижен в монашество отцом Симеоном Крайопулосом в обители Панорама[50]. Прожил он после этого недолго, почил в Господе и был погребён на Святой Горе. Всякий раз, приходя к его останкам, я говорю себе: «И из торговли выходят великие святые». Его образ мыслей и поведение многому меня научили. Да упокоится он со всеми святыми!

Я жил среди монахов с детских лет. От Феофилакта я научился приветливости, а также умению завязывать деловые отношения с торговцами и с улыбкой заключать с ними сделки. От сетей мира Феофилакта сохранила глубокая вера, участие в Таинствах и нестяжательность. Если бы он брал с монахов деньги за свои труды, то стал бы очень богатым, но он был беднее последнего нищего. Он является для нас прекрасным примером того, как можно одновременно зарабатывать и служить. Работа имеет земное воздаяние, а служение – небесное, да ещё и во сто крат большее, если совершается нашими собственными трудами. И Феофилакт наверняка получил там награду верного и разумного раба[51]. Аминь.

Бог награждает Своих незаметных служителей

Незаметное служение – надёжный путь в Царство Небесное. Тому, кто делает добро втайне, Бог покажет это в день Своего беспристрастного Суда. Незаметное служение, пожертвование, проявление любви к другому имеет великую награду, а иначе и быть не может, ибо она обещана Самим Господом.

За свою жизнь я видел две таких блаженных души. В годы своего служения они были незаметными мирянами, ничтожными в глазах мира из-за того, что они делали. У других они вызывали насмешки, а не удивление. Одним таким человеком был дядя Николай в обители Лонговарда на Паросе, а другим – Димитрула в Скале – портовом городке на Патмосе.

Дядя Николай из обители Лонговарда на Паросе

Дядя Николай очень рано, ещё мальчиком, ушёл в монастырь и стал безвозмездно помогать отцам. Отслужив в армии, он снова вернулся в своё прежнее прибежище – монастырь Богородицы, где взялся за самое скромное служение: ему была поручена забота о вьючных животных и подготовка их для отцов, которые отправлялись с различными поручениями. Когда он повзрослел, то по секрету рассказал мне о своих скорбях: «Ах, дорогой мой, я боюсь, что не найдётся никого, кто стал бы заботиться о животных для наших батюшек. Ведь они будут брать в руки грязные и пропитанные мочой животных уздечки, а после этого будут служить в алтаре. Вас ждут тяжёлые времена. Наверное, только образованные монахи смогут их выдержать, да и то – если ими овладеет безразличие. Из их сердец совершенно исчезнет любовь, уважение к другим и, прежде всего, дух жертвенности. Они захотят, чтобы руки у них были нежными, как у девочек, а одежда чистой и немятой. Они будут ходить нарядными и в праздники и в будни. Они будут избегать любой работы, которая может запачкать их руки, зато все, что оскверняет душу, они будут собирать, как стога пшеницы на гумно. Даже издали ты сможешь ощущать исходящее от них благоухание. «Вот идёт, – скажешь ты, – ухоженный человек». Но на его лице не будет отблеска света Христова, оно будет неприятным и отталкивающим. Увидев его, ты скажешь: «Лучше бы я встретил зверя, а не этого человека!» Потому что и звери, если их не запугивать и не обращаться с ними жестоко, способны к благодарности, насколько им это доступно. Здесь, где я сижу, мне видны и слышны игры птиц на эвкалипте и, видя их, я радуюсь. Даже у отвратительных мышей есть свои игры».

Долгое время он продолжал наблюдать игры животных на природе, и при этом лицо его так сияло, как будто он и сам с ними скакал.

У дяди Николая было одно пристрастие: курение.

«К сожалению, – говорил он мне, – у меня остаётся эта страсть, чтобы по моей собственной вине пренебрегали мною и Бог, и люди. «Оставь его, – говорит искуситель, – он мой, потому что дымит»».

Я спросил, не курил ли он когда-нибудь внутри монастыря.

– Никогда, сынок. Я всегда выхожу наружу и иду до самого конца стены, потому что Богородица, изображённая над воротами, часто меня утешала. Табачный дым не должен быть рядом с сокровищами нашей веры.