Люди Церкви, которых я знал

– Не сгоришь. Христос сожжёт только твои грехи, а Сам останется в тебе как Царь.

– Да будет так по твоим молитвам, отец. Но у меня есть проблема: от многолетнего курения мои лёгкие закоптились и теперь я вынужден постоянно отхаркивать чёрную мокроту.

– А ты не сможешь удержаться хотя бы пару часов?

– Постараюсь.

Он причастился в тот же день за два часа до захода солнца, а через тридцать восемь дней этот человек, промышлявший разбоем в горах и овчарнях, умер. Нам ещё нужны священнослужители, подобные этому игумену, который смог, хоть и с ошибкой в два дня, предсказать смерть дяди Христоса.

Исповедь сотрудницы таможни

Пришла осень, и в горном монастыре стало холодно. Разве что в полуденные часы можно не замёрзнуть на его дворе. Он весь усыпан пожелтевшими листьями ореховых деревьев, и дядя Георгий не успевает их подметать: утром он их собрал, а вечером они уже снова лежат кучками во всех закоулках. Вместе с природой теряют весеннюю радость и наши сердца: становится грустно. Мы ведь тоже похожи на листья, увядающие и падающие на землю, чтобы снова стать ею.

В один из таких полдней какая-то девушка ходила по монастырскому двору подобно ореховому листу, носимому ветром из стороны в сторону. Вдруг её заинтересовала надпись «Исповедальня». Она стала смотреть, как люди заходят и выходят из неё: одни задумчивые, другие радостные. Она решила тоже занять очередь, чтобы спуститься к духовнику. Девушка была высокой и довольно красивой, но на лице её читалось раздражение: оно было мрачным, как грозовое облако, которое вот-вот разразится ливнем и молниями. Зайдя, она села напротив духовника, но не как подсудимый, как всякий раз говорил о себе старец Филофей, когда исповедовался, но как строгий обвинитель. Казалось, будто во всех её грехах и разочарованиях был виноват священник. Вся её душа была изранена, а сердце изболелось, но невозмутимый духовник в ответ на все вопросы о тех или иных грехах слышал: «Это Ваш грех, а не мой». Во всём был виноват священник, и лишь она одна не чувствовала стыда за всё, что сделала. Наконец девушка встала и с отвращением, будто увидев перед собой что-то омерзительное, бросила: «Прощайте». Она ушла взволнованная, хотя духовник и старался своим спокойствием посеять мир в её душе. Но её эгоизм воздвиг такую стену между ними, что этот мир не смог к ней пробиться.

Перед Рождеством эта девушка написала игумену письмо с просьбой разрешить ей провести праздник в монастыре. Ещё не получив ответа, она вновь оказалась в обители Богородицы, но уже не с надменно поднятыми бровями, как в первый раз, а с лицом, по которому угадывалось страдающее сердце. Она уже не пускалась в споры, никого не осуждала и со всеми сердечно здоровалась. После окончания вечерни она вежливо спросила:

– Отче, можно мне исповедаться?

Первыми её словами были:

– Знаете, батюшка, почему я опять пришла?

– Не знаю, дочка.