Люди... Твари...

– Или ты дашь согласие, или не уйдешь отсюда вовсе.

И, к немалому удивлению волка, с ветвей деревьев на землю бесшумно слетело с десяток воинов. Разномастно вооруженные, они выглядели опасно. Отряхивая с плеч листву, поднялось из укрывищ еще полдюжины в волчьих душегреях. Волк удивился. Он не чуял их запаха. Их не было!

На лице Гравольфа мелькнуло недоумение. Но именно мелькнуло. Широкий клинок копья со свистом очертил круг над головой.

– Не стоит оно того. Поверьте, дети!

Жесткие губы Доминика искривила недобрая усмешка.

– Дети? И ты поднимешь оружие на детей? На своих детей?

Окаменелое лицо Старшего сломала усмешка. Горькая, как боль.

– Глупец! Неужели ты не понял? Все вы наши дети! И ты, и они, – добавил он уже тише.

– Лжец, – хлестнул ответ. – А хочешь совет? – И, не дожидаясь: – Уходи. Совсем уходи. Вы не нужны нам. Не нужны! Убирайтесь в свои логова, залезайте в свои норы, прячьтесь в пещеры! Только оставьте нас. Оставьте. Вы не нужны нам! Не нужны!

Истерику прервало тихое:

– А им? – Ладонь Старшего опять упала на загривок волка.

Из Доминика будто выпустили воздух. Он вдруг разом ссутулился. Быстро развернулся на месте. Пошел. На ходу бросил:

– Убейте его. Волка не троньте. Пусть расскажет, чтоб неповадно было.

Копье опять мутно гуднуло над головой, воины отшатнулись, но наконечник блеснул синей молнией и с глухим стуком зарылся в плотный хвойный ковер. Гравольф широко раскинул мощные руки. Безоружный.

– Бейте, дети!

И те было шагнули… Серым серебром метнулась кольчуга Эль Гато, и он встал, закрывая собой Старшего. Сложный зигзаг выписали узкие ловкие мечи.

– Назад, – зашипел рассерженный кот.

В лесу было тихо. Но волк слышал, как испуганно шепчутся Малые Народцы, как со страхом стонут деревья, знающие, что может и их случайно укусить злое железо; как птахи закрывают крыльями глазики детишкам, чтобы не смотрели на бесстыдное смертоубийство. И вдруг в ноги толкнуло. Еще и еще. И слух на крае слышимости ухватил… Грома раскаты? Но не пахнет грозой, не пахнет. Конями воняет. И какими конями!

Волк хорошо помнил, как раз надумал отбить жеребенка к лесу. Только не рассчитал. На помощь детенышу примчался лютый жеребец. Покувыркался тогда волк по траве, от тяжелых копыт уклоняясь… Загривок невольно встопорщился. Эти кони были пострашнее. От того несло рассерженным спокойствием, а от этих перло давно сдерживаемой яростью. И не сдержанной.

– Помереть спокойно не дадут, – недовольно рыкнул Гравольф. И, гибко наклонившись, с неожиданной быстротой ухватил древко брошенного было копья. Мягко встал рядом с Эль Гато. – Остановитесь, дети, – негромко проговорил. – Недоброе вы собрались делать по наущению. Не было такого, чтобы дети на Старших руку подняли. По незнанию, бывало, сталкивались, но по незнанию. Теперь же…

– Не слушайте его, дети мои. Убейте и его, и отступника, – глухо проговорил невесть когда вернувшийся Доминик. И добавил устало: – Убейте.

А к грохоту копыт добавился громкий треск ломаемых сучьев. Кто-то мощнотелый ломился сквозь чащу, не волк, не медведь, не тигр, а тот, кто, в неистовство впадая, не видел разницы между врагом, камнем и деревом, сокрушая все с одинаковой мощью и яростью.

И чужане уже услышали приближающийся грохот и учуяли запах приближающегося. Завертели головами, распознав опасность своей звериной половиной. Лишь глухой, как все люди, Доминик кровожадничал:

– Убейте…

И лютый, вырывающийся за пределы слуха конский визг в ответ.

Меж деревьев мелькнули тени. Ближе, ближе. Это были кони. Но какие… Волк никогда не видел столь огромных. В полтора раза больше своих самых рослых собратьев, плотные, как только что избитый молотом слиток металла, сухощаво-мускулистые. Они расшвыряли ощетинившийся сталью круг. Яростное ржание, как ветром, заставило отступить.

Трое. Лунно-белый с серебристой искрой, играющей в атласе шкуры. Угольно-черный, как тьма пещеры ночью. И третий, вернее, третья. Цвета расплавленного золота.

Кони мощным скоком вломились в круг, уже не замыкающий ощеренную сталью и клыками пару. Неторопливо, тяжело пошли по поляне, люто пофыркивая на чужан. А те вместо того, чтобы ощериться на новых врагов, отступали. Прятали глаза за коваными личинами. С хрустом склонялись головы на мощных шеях. Отступали. Волк чуял: не привыкли эти воины ни отступать, ни глаза прятать. И к поклону их шеи не привыкли. Смелые. Гордые. И как всякий зверь – независимые. Но… Было «но».

А кони, порушив роковой круг, остановились возле отданных смерти. Несмотря на бешеную скачку, бока их не ходили заполошенно, цепляясь ребрами, не дрожали, как приметил волк. Только нервные ноздри трепетали. Успокаиваясь.

Миг – и обернулись. Волк от неожиданности слегка присел на круп. Видеть такое не доводилось. Слышать – слышал. От стариков. А вот видеть… Сподобился.

На месте коней стояли трое.