Люди в джунглях

Вечером Сари работала до тех пор, пока Исса, собравшись идти домой в деревню, не зашла за ней. Я сел так, чтобы видеть Сари. В свете электрической лампочки я разглядел, что она хороша собой, что у нее светлая кожа, стройная фигура, ножные округлые плечи.

Весь следующий день я думал об этих плечах, о ее шелковистой коже.

Сари уже около недели работала в моем доме и. когда я здоровался с ней, отвечала мне открытой, приветливой улыбкой.

Но вот снова вечер, а Сари нет на ее обычном месте. Я сижу один на просторной веранде, и на душе у меня пусто. Из кухни доносятся голоса Сари и Иссы. Тихо шелестят пальмы. Ночь звездная, темная.

Я вышел и спустился к пристани. Голова кружилась от жарких мыслей.

Возвращаясь к дому, я встретил Иссу и Сари. Они направлялись в деревню, до которой от моего дома было с полкилометра.

Я остановился. Они тоже.

— Уже уходите?

— Да, туан, нам пора домой… — ответила Исса и хихикнула.

— Домой, значит… Сари… А Сари не останется?.. Со мной…

Сари молчит потупившись. Исса торопливо отвечает за нее:

— Конечно, туан, конечно, останется. Ну, до свидания, Сари. Я пойду, мне надо спешить.

Исса поспешно уходит. Мы с Сари остаемся вдвоем. Молчим.

Оба одинаково смущены. Что он задумал? Что у нее на уме?

Беру се за руку. Рука маленькая, мягкая, нежная. Но, кажется, сильная и надежная… Сари идет за мной в дом.

Я не знал, кто Сари: девушка легкого поведения, жена, бросившая мужа, бывшая экономка или в самом деле молодая вдова, как мне сказала Исса. Не знал, да и не раздумывал над этим. В тот миг я знал только одно: она горяча, как огонь, и я от нее без ума. С ней я забыл обо всем. Ее волосы пахли магнолией, у нее были мягкие губы. Она пошла со мной и осталась у меня.

Нет, это была не любовь. Во всяком случае не цивилизованная любовь. Это была бурная вспышка хмельной, дикой страсти. Лишь много позднее у меня родилась настоящая привязанность к Сари.

Правильно говорила Сари: мы были без ума друг от друга. Можно бранить Иссу, можно хвалить, но устроила это она.

Исса предложила Сари приехать в Нунукан и стать экономкой белого господина. Сари возмущенно ответила: пет. Никогда в жизни она не будет экономкой белого мужчины. К тому же не прошло еще и полугода, как умер ее муж. Она была сунданка и решила вернуться на родину, как только скопит денег на билет.

— Ну ладно, — ответила Исса. — Тогда приезжай и помоги с шитьем, как раз заработаешь на билет.

Что ж, против этого Сари нечего было возразить. И она приехала.

Я отказался взять экономку. Но я не догадался запретить приходить маленькой швее.

Черт возьми, до чего же хитра эта Исса! И как хорошо она знает нас, мужчин, и наши слабости.

Конечно, Исса неспроста затеяла все это. Она рассчитывала и для себя извлечь кое-какую выгоду. Надеялась, что Сари приобретет большую власть и они все заживут припеваючи за счет белого мужчины.

Сари в самом деле приобрела большую власть. Но вышло так, что она оказалась на стороне белого мужчины. Обнаружив, что Исса ворует из кладовой, она раз-другой предупредила ее, потом выгнала.

И я понял, что Сари во всяком случае не легкомысленная содержанка.

* * *

Счастье, которое Сари могла обрести со мной, было весьма скромным и ненадежным. Слишком много было помех. Чрезмерное самомнение и предрассудки с моей стороны, Недоверчивость и неумение понять меня — с ее. Ведь она была всего-навсего темнокожей любовницей и мне полагалось стыдиться такой связи перед другими белыми. Я не мог брать ее с собой, когда меня приглашали на борт капитаны судов, приходивших за лесом на Нунукан. И когда я в свою очередь принимал белых гостей с пароходов или из Таракана, Сари приходилось смиренно держаться в тени. У меня не хватало мужества порвать с условностями и открыто признать Сари своей женой. Я считал наши отношения временными и ждал, что она в один прекрасный день уйдет. Я не задумывался, огорчит меня это или нет. Такова судьба всех темнокожих экономок, я слышал об этом сотни раз, да и сам не раз видел. Их использовали, покуда они бывали нужны, потом расставались с ними. Некоторые уходили сами, не дожидаясь, пока их прогонят. Сари тоже поначалу не рассчитывала долго жить со мной. Она не хуже меня понимала неизбежность разлуки. Собственно, ведь она никогда и не помышляла о том, чтобы стать моей. Нас свели обстоятельства. А потом она, по ее словам, «влюбилась до потери сознания». Это было совсем некстати. Поэтому она не могла уйти, как ни стыдно ей было жить в доме белого язычника. В глазах любого правоверного мусульманина она безвозвратно погибла. Вынужденная к тому же наблюдать, как любимый принимает у себя белых женщин, смеется, разговаривает с ними, а может быть делает без ее ведома кое-что и похуже, Сари порой приходила в такое отчаяние, что могла с горя проплакать целую ночь напролет. Но она ни разу не осмелилась сказать мне о причине своих слез. Я узнал все много времени спустя.