– Второе как раз может быть правдой, – сказал на это Дженкинс. – Но невезение тут совсем ни при чем.
Даль даже захлопал глазами от удивления, вспомнив, что почти то же самое сказал, втаскивая Керенского в шаттл на разведмиссии.
– Наверное, что-то не то творится с нашими офицерами, – предположил он.
– Угу. С пятерыми: Абернати, К’роолем, Керенским, Вестом и Хартнеллом. Статистика указывает на поразительную странность. Если кто-либо из них участвует в высадке, заметно увеличивается вероятность катастрофической неудачи. Если присутствует двое, шансы возрастают экспоненциально. Если участвуют трое или больше, вероятность летальных потерь экипажа в миссии практически стопроцентная.
– Но сами они всегда выживают, – указал Хэнсон.
– Именно, – подтвердил Дженкинс. – Конечно, Керенского регулярно увечит. И остальные время от времени получают как следует. Но всегда выживают и поправляются. Всегда.
– И это ненормально, – поддакнул Даль.
– Конечно! – воскликнул Дженкинс, выводя портреты пяти офицеров и соответствующие графики. – У людей под их началом вероятность гибели несравнимо выше, чем у людей под началом любых других офицеров на таких же должностях во флоте. Во всем звездном флоте, за все время его существования – с момента образования Вселенского союза два века назад! Такие потери бывали в стародавних парусных флотах, и то офицеры тогда гибли наравне с командой. И капитаны, и помощники мерли как мухи.
– Чума и цинга – штуки страшные, – заметил Хестер.
– Не в цинге дело, – буркнул Дженкинс, смахнув рукой картинки. – Знаешь, в наше время офицеры тоже гибнут. Конечно, продвижение в чинах снижает риск гибели, но ведь не исключает его. По статистике, любой из этой пятерки уже должен был погибнуть дважды или трижды. Может, один или двое и смогли бы пережить подобные приключения. Но все пятеро? Шансы здесь меньше, чем умереть от удара молнии.
– Который бы они, конечно, пережили, – сострил Финн.
– Но не член экипажа, оказавшийся рядом, – добавила Дюваль.
– А, я вижу, до вас доходит! – обрадовался Дженкинс.
– Покамест ты всего лишь доказал, что происходящее с ними невозможно, – подытожил Даль.
Дженкинс покачал головой:
– Я не сказал «невозможно». Но есть вещи чертовски маловероятные. И это – одна из них.
– Насколько это маловероятно? – спросил Даль.
– За все время поиска аналогов я нашел только один корабль, где наблюдалась отчасти похожая статистика смертности в разведмиссиях, – сообщил Дженкинс, покопался в папках и вытащил изображение.
Все уставились на него в недоумении.
– Я не узнаю этот корабль, – нахмурилась Дюваль. – А я считала, что знаю все действующие в нашем флоте. Он вообще из Вселенского союза?
– Не совсем. Из Объединенной федерации планет.
– Э-э, откуда? – выговорила Дюваль ошарашенно.
– Ее не существует, – объявил Дженкинс. – Как и этого корабля. Он называется «Энтерпрайз», и его выдумали создатели научно-фантастического телесериала. Нас тоже выдумали.
– Ладно. – Финн нарушил наконец всеобщее молчание. – Не знаю, как остальные, а я предлагаю официально считать этого парня больным на всю голову.
Дженкинс посмотрел на Даля:
– Я ж говорил, звучит как безумие. Чистейшее. Но вот же статистика, посмотри сам.
– Смотрю. И вижу: с этим кораблем дела неладны, – буркнул Финн. – Но это не значит, что мы звезды гребаного научно-фантастического шоу!
– Я и не говорю, что мы звезды, – заметил Дженкинс и указал на плавающие над столом портреты Абернати, К’рооля, Керенского, Веста и Хартнелла. – Звезды – они. А мы второстепенные актеры. Статисты. Как говорится, красномундирники.
– Отлично! – подытожил Финн, вставая. – Спасибо большое, что отняли у меня уйму времени. А сейчас я пойду и просплюсь хорошенько.
– Подожди, – попросил Даль.
– Подождать? Энди, ты шутишь? Я знаю, ты на всем этом помешался, и уже давно. Но есть вещи на грани разумного и есть вещи за гранью, причем далеко. А наш общий друг так далеко убежал от грани, что уже и не знает, где она.
– Знаешь, мне соглашаться с Финном – как ножом по сердцу, – добавил Хестер. – Но приходится. То, что мы услышали, не просто неправильно. Оно вообще ничего общего не имеет с правильным или неправильным.
Даль посмотрел на Майю.
– Прости, Энди. Но, по-моему, это полный бред.
– Джимми? – спросил Даль, глядя на Хэнсона.
– Я полагаю, он определенно свихнулся, – заключил тот. – Но думает, что говорит правду.
– А как иначе? Потому он и шизанутый, – вставил Финн.
– Я не то имел в виду, – возразил Хэнсон. – При безумии мысли человека подчиняются внутренней логике, чьи правила действует только в голове бедняги. Но логика Дженкинса вполне себе внешняя, общепринятая – рассуждение его логично и по нашим меркам.
– Ага. И по ним, мы все – придуманные! – выдал Финн насмешливо.
– Я этого не говорил, – указал Дженкинс.
– Гы-ы-ы, – сказал Финн, тыча пальцем в изображение «Энтерпрайза». – А что ж ты говорил? Вот он – настоящий?
– Придуманный. А ты – настоящий. Но телешоу вторглось в нашу реальность и ее искажает.
– Сто-оп! – Финн аж руками замахал от изумления. – Телешоу? Ты что, смеешься? Телевидения уже сотни лет как нет!