Люди в летней ночи

Вот так я дописал там «Жизнь и солнце». Директор-распорядитель читал готовые странички по мере их написания и только покашливал, но ничего не говорил. Когда же все было готово, он сказал, что, мол, мы это берем и вы получите обычный процентный гонорар, но выпустит книгу издательство «Кирья» в Хельсинки. Дело было в том, что «Сёдерстрём» обзавелся контрольным пакетом акций в вышеназванном издательском акционерном обществе и таким образом сделал его своим вспомогательным предприятием. Туда и отсылали те принятые, могущие иметь успех рукописи, которые в чем-либо не соответствовали параграфам устава самого «Вернера Сёдерстрёма», гласившим, что произведение не должно оскорблять религиозно-моральные и национально-патриотические чувства. А в «Жизни и солнце» та первая пара принципов была, похоже, не вполне соблюдена. Поэтому-то немногословный директор и объявил: дескать, мы упакуем рукопись в пакет и вы лично сможете отвезти его в Хельсинки и подписать там контракт — точно такой же, какой вы подписали бы и тут, хотя издателем выступит тамошнее «Кирья».

Директором-распорядителем хельсинского «Кирья» был Эйно Райло, и он позднее в каком-то фельетоне рассказал эту забавную историю: мол, приехал какой-то незнакомый молодой человек, выложил на краешек стола перед директором издательства рукопись, сказал, что это, дескать, для вас, и спустя пятнадцать минут вышел из кабинета с готовым контрактом и даже деньгами в кармане.

Но я помню, что Райло еще сказал при этом: «Однако тут имеется поручительство епископа». И рукопись была отправлена в набор.

Маленькие добрые превратности судьбы — так можно охарактеризовать ту цепь событий, благодаря которым я сделался писателем.

Poika eli elämäänsä

Перевод Г. Муравина

Свадебная ночь ( Случай из жизни, 1910 )

В день ее свадьбы Оскару было не по себе. Будучи приглашенным, он не пошел на церемонию обручения, да и потом промедлил. Когда же он наконец явился туда, пробст уже успел уйти, а в людской танцевали.

Хозяйка оказалась в прихожей и сказала, поздоровавшись с ним за руку: «Добро пожаловать!» — и еще спросила, где же это он задержался. Оскар ответил, что голова побаливала.

— Молодые-то уже здесь, иди туда, — подбодрила она Оскара и скрылась в домашней пекарне.

Ольга сидела в дальнем конце стола, на лавке, рядом с мужем и, кокетливо смеясь, болтала с учительницей, сидевшей пообочь справа. Но взгляд Ольги то и дело устремлялся к двери; заметив Оскара, она оставила свое место и поспешила поздороваться с ним. Оскар протянул ей нарцисс, который принес из материнского сада. Девушка боязливо оглянулась на людскую, полную гостей, затем захлопнула у себя за спиной дверь и прикрепила цветок на грудь.

— Спасибо, что пришел… только теперь. Скоро будет попурри[8], и мне следует еще побыть здесь. Пойди хотя бы туда, в комнату. Ты грог пьешь?

Она провела Оскара, который еще не успел ничего промолвить, в заднюю комнату дома, где сидели пожилые мужчины. Хозяин дома встал, чтобы поздороваться, и предложил пропустить по рюмочке.

— Вот так-то, здесь, в глуши, можешь маленько и выпить, не сочтут за грех — Он многозначительно глянул на стол — Тут все имеется. Давай наливай, чего там.

Оскар объяснил, что, мол, не страшно, если и сочтут, сел за стол и с нарочито послушным видом осушил стаканчик. Затем толковали о выписке и пришли к выводу, что книгочею, к тому же бедному, негоже слишком увлекаться этим. В конце концов Оскар услышал свой голос, рассказывающий забавные студенческие байки, веселящие пожилых мужчин.

Но в людской в это время началось попурри. Вышло несколько пар, и прошло несколько минут, прежде чем танец заладился. Оскар следил за развитием танца с замиранием сердца, и когда начались последние фигуры, незаметно покинул комнату. В дверях людской он задержался до тех пор, пока его взгляд, обращенный на танцующих, не встретился со взглядом Ольги. Их взгляды устремились навстречу друг другу, как две тайные молнии, и никто не заметил их сверканья.

Юноша вошел в амбар. Значит, здесь суждено произойти их последнему свиданию, в этой постройке, хранящей уже много такого, о чем дано вспоминать лишь им двоим, постройке, повидавшей жизнь и обольстительно улыбающейся и в страдании, переплавленном в слезы.

Но ей еще не доводилось видеть того, чему предстояло произойти на сей раз.

Юношеский любовный пыл разгорался, молодой человек мысленно рассуждал сам с собой:

«Есть ли у меня право все по-прежнему прижимать ее к своей груди теперь, когда она уже обвенчана с другим? Есть, ибо я люблю ее. Дает ли любовь такое право? Дает или нет, но сейчас она моя, моя!»

И в памяти его мелькали видения, и из сердца его растекалась по всему телу горячая энергия.

На столе стояли розы и незабудки — свадебные цветы. Они издавали тонкий аромат. Казалось, будто уже ощущается здесь ее дыхание.

Юноша упал навзничь на постель, покрытую домотканым ковром. Попурри закончилось.