Люди в погонах

— Что же, Павел Афанасьевич, поедемте? — А когда уселся в машину, заметил с теплотой: — У Мельникова, видно, чутье на таланты есть.

Жогин поморщился.

— Не знаю, товарищ генерал, есть или нет, но Зозуля начал возиться с этим аппаратом задолго до Мельникова.

— А я вот не знал. Почему?

— Не шумели, скромничали. Это Мельникову декорация нужна. Вот мол, какой я умный. А на деле…

— Не согласен, — твердо сказал Павлов. — О скромности разговор, извините, ни к чему. Во-первых, потому, что надо пропагандировать подобные вещи, у других людей будить творческую инициативу. Во-вторых, скажем прямо, если старшие начальники знать не будут, значит, не помогут. А один Зозуля что сделает?

— Я понимаю, товарищ генерал, — совсем тихо ответил Жогин и, превозмогая самого себя, продолжал: — Может, в этом я не прав. Но Мельников явно хочет показать, что он первооткрыватель. Выходит, и Груздев до него не был чемпионом.

Павлов посмотрел на полковника:

— Вот вы как реагируете!

Чувствуя, что разговор не клеится, Жогин умолк.

* * *

Остаток дня полковник провел на ногах. Он обошел почти весь городок, побывал в парках, где люди уже готовили машины и орудия к выходу. И то тягостное настроение, которое осталось у него после разговора с Павловым, постепенно исчезло. «Чепуха это: изобретения, испытания, — уверял себя Жогин. — Вот показать бы, на что способен полк на учениях, тогда и комдив заговорил бы иначе, не стал бы упрекать за невнимание к разным зозулям».

Предвечерний воздух был тих. От реки тянуло чуть уловимой прохладой, а с другой стороны — от леска — наплывал разноголосый птичий гомон, от которого приятно щекотало в ушах.

Жогину не хотелось идти в помещение, и он, усевшись возле штаба на скамейку, спросил у дежурного офицера, нет ли чего срочного. Срочного ничего не было. Одно лишь письмо с пометкой «заказное» уже полдня ожидало полковника. Писал ему какой-то Звягинцев из Калуги.

«Родитель солдата, наверно», — подумал Жогин и попытался вспомнить, есть ли в полку кто-нибудь с такой фамилией. Нет, не вспомнил. Посидев еще с минуту, он встал и нехотя прошел в свой кабинет. Полковник не имел привычки распечатывать письма где попало, тем более при подчиненных.

Письмо было небольшим, на одной страничке, и начиналось оно так:

«Товарищ полковник! Обращаюсь к вам, как к бывшему своему командиру, и очень прошу…»

Жогин опять перевел взгляд на фамилию: «Звягинцев, Звягинцев. Кто же такой?» И вдруг вспомнил: похожая на тоннель заснеженная балка, заиндевевшие кони и молодой капитан, только что прискакавший с тридцатью четырьмя конниками, вместо ста шестидесяти… «Да, да, он самый, Звягинцев. Значит жив, здоров. Значит…»

Жогин распахнул окно и расстегнул китель, точно ему не хватало воздуха. Он еще не знал, о чем просит автор письма, но почему-то тревожился и старался как можно подробнее вспомнить все, все, что произошло в балке в то морозное военное утро. Но прежде чем вспомнил, взгляд его успел пробежать по строчкам дальше.

Звягинцев просил своего бывшего командира, чтобы он помог ему разобраться в том, как был у него взят партийный билет представителем генштаба, фамилии которого он не запомнил и установить до сих пор не смог. Не получил он, оказывается, и обещанного тем представителем решения парткомиссии о своем исключении из партии.

«Ах, вон что, — вздохнул Павел Афанасьевич. — Все понятно. Бои сразу начались. Суета. Вот и не передал, видно, Ликов билет в партийную комиссию. Плохо, конечно. Теперь человек вроде и в партии, и не в партии. Положение скучное. Ну ничего: главное жив. А вот как помочь — не знаю. Тут с бухты-барахты нельзя».

Просьбу свою Звягинцев заканчивал настойчиво:

«Пожалуйста, напишите, товарищ полковник, или мне или прямо в ЦК, где занимаются моим делом. Надо же наконец внести ясность».

— Внести ясность, — вслух повторил Жогин. — Донос, значит, сочинить на своего начальника генерал-майора Ликова. Мудро, ничего не скажешь.

Он резко повернулся и захлопнул оконные створки. После того еще долго сидел, хмурясь и пощипывая подбородок. «Стало быть, Ликова не запомнил, а меня… И адрес полка нашел. В Москве, похоже, дали. Порядочек тоже… Бдительность…».

Взяв зачем-то красный карандаш из стаканчика, он постучал им по столу и бросил обратно. Потом вложил письмо в конверт, повертел его в руках, о чем-то еще подумал и, словно боясь, чтобы никто не увидел, быстро сунул в карман.

И весь тот вечер, как бы ни старался Жогин не думать о письме Звягинцева, он все время думал о нем. Не мог он представить себе, как это Ликов допустил такую непростительную оплошность.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

1