— Сидите, ради бога, — сказала она ласковым голосом. — Нельзя вам еще ходить.
— Можно, все можно. — Нечаев снова взял ее за руку и, задыхаясь от горячих чувств, сказал: — Оленька, я люблю вас, люблю. — Немного помолчав, повторил: — Если бы вы знали, как я вас люблю.
Ольга Борисовна закрыла глаза, и на длинных ее ресницах вдруг заблестели две прозрачные капельки. Потом капельки покатились по щекам, упали Нечаеву на руку.
— Вы плачете? — спросил он и поцеловал кончики ее пальцев. — Я не хотел вам делать больно. Поверьте. Но мне тяжело без вас. Понимаете, Ольга?
— Понимаю, все понимаю.
— Почему же не хотите ответить прямо?
— Не знаю.
Она достала платок. Несколько минут длилось молчание. Комнату наполнила такая тишина, что было слышно, как шелестит листва на молодых тополях в палисаднике. Нечаев заговорил первым:
— Вы не хотите меня огорчать. Я это вижу. Но вы не жалейте меня, говорите откровенно все, что думаете.
Ольга Борисовна посмотрела ему в глаза и глубоко вздохнула.
— Не сердитесь, я думаю совсем о другом.
— О чем же?
— О дочурке, милой моей дочурке. — Ольга Борисовна снова заплакала. На этот раз прозрачные капельки неудержимо побежали по ее щекам одна за одной и маленькие пухлые губы задрожали, как у ребенка.
— Ведь Танечка не знает, что папа ее погиб, — продолжала она всхлипывая. — Его увезли прямо из клуба. Танечка была дома. Я не сказала ей. Я не могла. Она так сильно любила отца, так ждет его, вы не представляете. Утром не успеет открыть, глазенки, уже спрашивает: «Папа не приехал?». И я не могу открыть ей правды…
Нечаев хотел сказать Ольге Борисовне, что он тоже будет любить Танечку, будет любить сильно, как родную. Но удержался. Глядя на нее, он понял, что слова его в эту минуту не убедят, а еще больше расстроят женщину. Нечаев молча обнял ее за плечи, прильнул губами к горячей влажной щеке.
— Успокойтесь, — прошептал он, осторожно поглаживая ее мягкие волосы. — Все будет хорошо. Даже очень хорошо.
Ольга Борисовна посмотрела на мокрый платок, зажатый в руке, и, немного повеселев, спросила:
— Вам странно смотреть на мои слезы, да?
— Нет, нет, что вы? Я все понимаю. Но я хочу сказать…
Она остановила его:
— Не надо. Пока ничего не говорите, Подумайте, А теперь, — она посмотрела ему в лицо и улыбнулась краешками губ, — теперь садитесь и больше не ходите. Ладно?
Нечаев послушно выполнил ее требование. Ольга Борисовна быстро наклонилась, поцеловала его и сразу вышла на улицу. Было слышно, как легкие каблуки простучали по ступенькам крыльца, прошуршали по песчаной дорожке и затихли. От соседнего дома донеслось:
— Танюша-а-а!
— Иду, мамочка!
Много раз Нечаев слышал эту ласковую перекличку матери и дочери, но никогда не отзывалась она в его душе так, как сейчас. Он даже подошел к двери и приоткрыл ее. Танечка уже была на руках Ольги Борисовны. Щурясь от солнца и весело размахивая руками, она показывала пальчиком в палисадник, где все еще продолжали играть малыши.
Перед вечером, когда Нечаев, утомившись от волнений, сидел на скамейке, врытой в землю у самого крыльца, подъехал на машине Мельников.
— Ну, как нога, работает?
— Пока не очень, — ответил Нечаев и пригласил комбата сесть.
Неожиданно появилась Танечка в розовом платье, с большим красным бантом на голове. Она подбежала к Мельникову и торопливо сказала:
— Дядя Сережа! Дядя Сережа!
Он присел на корточки и взял ее за руки, вымазанные землей.
— Здравствуй, Танечка. Что случилось?
— Меня хотят включить в крепость.
— Кто?
— Мальчишки.
— Мы вот им зададим, проказникам. Самих заключим.
— И мой папа им задаст, когда приедет, — сказала она, став вдруг серьезной. — Он правда скоро приедет?
— Правда, — ответил Мельников и посмотрел на Нечаева. Тот неловко задвигался по скамейке.
— Тебе нравится дядя Гена? — спросил Мельников девочку. Она отрицательно закачала головкой.
— Почему не нравится?
— Он злой.
— Нет, он хороший. Посмотри.
Танечка долго смотрела на Нечаева, потом сконфузилась и убежала. Проводив ее взглядом, Мельников повернулся к капитану.
— Как же так? Соседи, а не дружите? Нехорошо. Девочка очень скучает. Вы замечаете?
Нечаев не ответил, но погрустневшее лицо его выразило все, что было в мыслях.
— Понятно, — сказал Мельников и долго молчал, что-то обдумывая. Потом снова повернулся к Нечаеву:
— А заехал я вот зачем. В четверг полковое партийное собрание. Знаете?
— Слышал, — ответил Нечаев. — Докладчик Жогин?
— Да, он. Так что «крестниками» будем.
— А может, не будем. Все же на учениях батальон действовал…
Мельников покрутил головой.
— Учения не спасут. У комдива целая папка с актами лежит. Вчера вызывал к себе. Сегодня сам приезжал. К вам тоже заглянет.
— И что говорит? — насторожился Нечаев.
— Ничего пока не говорит. Беседует, разбирается. Сердюк постарался, накопал фактов.