Командир второй роты старший лейтенант Крайнов выходил из себя. Длинный, большеротый, с хмурым лицом, он не мог спокойно стоить у стола. Едва солдат-телефонист, принимая доклады показчиков, произносил страшное слово «ноль», он взмахивал руками, громко возмущаясь:
— Черт знает, как получается. Понять ничего не могу.
Мельников долго смотрел на него, потом спросил:
— А вы спокойнее можете?
— Обидно, товарищ подполковник. Лучшие стрелки горят. Сами себе результаты срезаем.
У Мельникова на скулах заиграли желваки, но все же он сдержал себя, сказал как можно спокойнее:
— Советую вам не возмущаться, а делать выводы.
Крайнов опустил голову и проговорил совсем тихо:
— Посмотрю еще, как ефрейтор Груздев себя покажет.
Вскоре на огневую вышел ефрейтор Груздев. За него Мельников беспокоился не меньше командира роты: «Неужели и он не выполнит задачи? Ведь самый лучший пулеметчик в полку».
Ефрейтор проворно нырнул в окоп, выставил на бруствер длинный ствол пулемета, прижался плечом к прикладу. Все это проделал он ловко, без суеты. А когда из пожелтевшей травы показалась мишень, вдруг растерялся. Он ждал ее справа, где видел каждый раз на тренировках, приготовился, И вдруг ошибся. Мишень появилась намного левее. Груздев даже заметил ее не сразу, засуетился, начал нервничать. Торопливо пустив короткую очередь, он недовольно покачал рыжей головой, сказал самому себе:
— Плохо.
— Не волнуйтесь, — посоветовал Мельников, стоя позади окопа. — Хладнокровнее надо.
Но Груздев все больше терял уверенность в себе. Приглядываясь к нему, комбат с горечью подумал: «Чемпион-то, кажется, парадный, к сложным условиям не приучен».
Когда вернулись с огневых позиций к столу, телефонист, не отрывая от уха трубки, доложил:
— Первая и пятая — ноль, вторая, третья и четвертая поражены.
Мельников посмотрел на Груздева. Это был уже не тот самодовольный пулеметчик, с которым он встретился первый раз в казарме. Сейчас ефрейтор стоял тихий, подавленный. Лицо его как будто удлинилось, похудело, взгляд потускнел.
— Как же это вы?.. — мягко спросил Мельников, стараясь вывести ефрейтора из угнетенного состояния. — Нездоровы, что ли?
Солдат неловко задвигался на месте.
— Не в здоровье дело, товарищ подполковник.
— А в чем же?
— Сам не пойму.
— А вы подумайте хорошо. Почему в окопе нервничать стали?
— Как же не нервничать, товарищ подполковник. На тренировках мишень показывали все время справа, а тут перенесли влево.
— Ну и что ж? Ведь хороший стрелок в любой обстановке не должен теряться.
— Это верно. Только хорошему тоже тренировка нужна. А у нас как-то не так получилось: и тренировались вроде, и нет.
Отпустив Груздева, комбат повернулся к старшему лейтенанту Крайнову:
— Слышали, что солдат говорит? Вас обвиняет.
Крайнов пожал плечами:
— Я что… Я тут человек новый.
Подполковник внимательно посмотрел офицеру в лицо:
— Когда вы прибыли в батальон?
— Четыре месяца назад.
— Совсем недавно, — с усмешкой покачал головой Мельников. — Да вы знаете, что во время войны за такое время целые полки, дивизии для фронта готовились?
Не дожидаясь ответа, комбат отошел от стола и приказал выдвигаться на огневой рубеж очередной смене. Крайнов постоял еще возле стола, записал в тетрадь переданные показчиками результаты и тоже пошел к солдатам.
В полдень, когда отстреляло больше половины роты и стало ясно, что общие результаты будут низкими, Мельников решил заглянуть на соседний участок. Он временно передал руководство стрельбами Крайнову, а сам зашагал по чуть приметной в ковыле тропинке.
По степи от края и до края гулко строчили автоматы, пулеметы, рвались мины. Казалось, кто-то нажимал на клавиши гигантского трескучего инструмента, извлекая из него то тонкие, отрывистые, то басовитые и протяжные звуки: «Та-та-та-та!.. Трах-трах!.. Трры-ы!.. Трах-трах!»
Там, где вырастали коричневые кусты минных взрывов, курился темный пороховой дымок. Ветер подхватывал его и сносил в сторону. Повернув лицо к огневым позициям, комбат шел неторопливой походкой. Он думал о Степшине: «Сумел ли он побороть в себе все то, что тяготило его в эти дни, или не сумел?»
Первым Мельников увидел старшину Бояркина. В шинели и фуражке он казался очень большим и нескладным.
— Ну, как успехи? — спросил его комбат.
— Неважные, товарищ подполковник.
— Что значит неважные?
— Выполнил посредственно, — с горечью выдавил из себя старшина.
— А раньше как стреляли?
— Отлично. У нас почти все отличники по стрельбе.
— Значит, зазнались, — заключил Мельников. — А как Зозуля, стрелял или нет?
— Так точно, стрелял.
— Выполнил?
— Вроде ничего.
— Это как же?
Старшина замялся. Он хорошо понимал, почему комбат завел с ним разговор о Зозуле, и, чтобы избавиться от новых вопросов, спросил:
— Разрешите, я позову его?
— Зовите.
Бояркин отошел в сторону, сложил рупором широкие ладони и протяжно крикнул:
— Рядово-о-ой Зозу-у-уля-я!
Солдаты подхватили и стали передавать дальше:
— Зозуля, к комбату!
— Архимед, быстрей!