Люди в погонах

Мельникову хотелось поскорей заговорить о ее взаимоотношениях с мужем, но поведение Дуси не располагало к откровенной беседе. Все же, осмелившись, Мельников спросил:

— Вы знаете, что у Игоря Ильича тяжелое положение с экзаменами в академии?

— А мне все равно, — махнула рукой Дуся.

— Странно.

— Ничего нет странного. Сколько бы он ни учился, толку не будет. Я уверена. У вас все по знакомству. Сватья, братья разные выдвигаются, занимают хорошие должности, а честному человеку нет никакого хода. Вы знаете это прекрасно.

— Нет, не согласен.

— Понятно. Как вы можете согласиться, если сами…

— Что «сами»?

— Ничего. Я не расположена сегодня к разговорам.

— Тогда извините.

По дороге домой Мельников упрекал себя: «Сходил, называется, помог. Даже побеседовать с женщиной не сумел. Эх, воспитатель, воспитатель!».

У крыльца он остановился. В холодной синеве неба висела луна. Ее крупный диск был так чист, будто его заново отполировали. Всюду: на снегу, деревьях, домах — лежала, тонкая сизоватая дымка. Необыкновенно спокойный воздух, казалось, звенел. Мельников стоял и слушал этот грустный звон. Заходить в квартиру не хотелось.

5

Над степью начинал заниматься рассвет. У горизонта появилась длинная сизая полоска. Ночная темнота поредела, раздвинулась. Стали видны контуры ближних пологих холмов и растянувшиеся по всему заснеженному простору колонны солдат. Сделав еще несколько шагов, Мельников сошел с укатанной лыжни и остановился. Рядом, не снимая лыж, присел на корточки невысокий солдат с подвешенным у груди зеленым ящичком походной радиостанции. Мимо неровным широким шагом двигались солдаты, прокалывая хрупкую корку снега острыми наконечниками лыжных палок. Их полусогнутые, покачивающиеся фигуры, казалось, выплывали из мутной воды на белесую поверхность.

Комбат внимательно осматривал каждого, и все это чувствовали: приближаясь к нему, Подтягивались, поправляли сбитые на затылок шапки, всем своим видом говоря: «Вот мы какие, товарищ подполковник». И Мельников весело кивал им:

— Молодцы, так и держитесь!

У него давно выработалась привычка наблюдать за солдатами в походах. Это было не простое любование силой, мужеством и выправкой находившихся в строю людей. Это было даже не обычное стремление подтянуть или подбодрить подразделения на марше. В такие минуты Мельников с какой-то особенной силой ощущал те невидимые нити, которые связывали его мозг и сердце с подчиненными. По тому, как солдаты подтягивались при виде командира, насколько тверды и, решительны были их движения, комбат безошибочно определял боевое состояние подразделений, уверенно судил о том, как будут люди действовать в дальнейшем.

Вот и сейчас, после того как батальон совершил длительный ночной марш, дважды вступал во встречный бой с «противником», Мельникову хотелось прочитать на солдатских лицах, сколько энергии ими истрачено и сколько осталось для выполнения следующей задачи.

Проходившие мимо бодрились. Никто не хотел выглядеть усталым. Но комбат видел, что люди уже утомились, зато в глазах у них появились искорки боевого азарта. Уловив это, Мельников, довольный, потер ладони, потом повернулся к радисту, сказал:

— Вызовите «Розу».

Ежась от холода, солдат усердно закричал в микрофон:

— «Роза»!.. «Роза»!.. Вызывает пятый, отвечайте!.. Перехожу на прием!..

Еще и еще повторял радист вызов, ответа не было. Подобрав полы шинели, комбат сам присел к аппарату:

— «Ро-о-за»!.. «Ро-о-за»!..

Не добившись ответа, он отдал микрофон радисту и, вставая, подумал: «В чем дело? Почему Крайнов не отвечает? Может, испортилась радиостанция?»

Рота старшего лейтенанта Крайнова шла впереди. Там же находился майор Степшин. Сейчас они должны были выйти на высоту, откуда подразделения, развернувшись в цепи, начнут наступление в Барсучьих урочищах. Мельникову не терпелось узнать, где находятся Степшин и Крайнов. Он из-под руки посмотрел вдаль, но в сизой морозной дымке ничего не увидел. Потом раскрыл висевшую сбоку планшетку, сделал на карте карандашом отметку и, выпрямившись, кивнул радисту:

— Вперед!

Они встали на лыжню и пошли дальше. Рассвет раздвигал мглу все шире. Отчетливее вырисовывалась степь с ее холмами, балками и перелесками. Впереди показалась высота «Круглая» с множеством темных точек. Мельников поднял бинокль и сразу же на склоне увидел людей.

На высоте, как и было условлено, комбата поджидал Степшин. Он отыскал старый окоп, приказал очистить его от снега и наскоро оборудовал НП. Когда пришел Мельников, было уже светло. За высотой сахаристую снежную целину ломали шевелящиеся солдатские цепи. Они извилисто расходились вправо и влево, как два гигантских живых уса. Батальон двигался к густо заиндевевшему лесу.

Зайдя в окоп и увидев Степшина, комбат спросил:

— Почему радиостанция ваша молчала?

Одетый в большой полушубок с пушистым белым воротником, туго перетянутый ремнями, майор все же вытянулся, отрапортовал, как положено:

— Заболел радист, товарищ подполковник.

— А где он?

— Оставлен с санитаром в селе Булдыри.

Мельников покачал головой: