Люди в погонах

— Вот это вы правильно сказали, — оживился вдруг Григоренко. — Именно не замечали, уважаемый Валентин Федорович. Мне по этому поводу эпизодик один вспомнился. Довольно забавный. Расскажу, если не возражаете?.. Был я как-то на охоте. Ходил, ходил. Подстрелить ничего не удалось, а устал здорово. И вот…

Шатров спросил улыбаясь:

— Охотничий рассказ?

— Как хотите, так и называйте, только дослушайте. И вот, значит, присел я возле маленького озерца. Утро тихое, ясное. Вода в озерце будто спит: никакого колыхания, и силуэты деревьев отражаются в ней, как в новом зеркале. Спустился я пониже, уперся руками в затравевший зыбкий берег и с удовольствием напился. Тем временем солнце уже вровень с деревьями встало. И вдруг один его лучик попал в озерцо… — Григоренко вытянул вперед руки, словно озерцо было совсем рядом, на столе, и продолжал: — Попал, значит, этот лучик в воду, и сделалась она в том самом месте прозрачной до самого дна. Смотрю я и глазам не верю. Чего только нет в этой тихой воде: пиявки, лягушки, головастики, паучки какие-то. А ведь я пил и ничего не видел. Эх и муторно мне сделалось. — Он поморщился, помолчал, потом тяжело вздохнул: — Вот как бывает…

Шатров потер пальцами лоб, сказал протяжно:

— Бывает. Значит, лучик помог?..

— Представьте, что так.

— Выходит, сказочка-то философская, к разговору нашему.

— Охотничья, — пошутил Григоренко, довольный тем, что достиг цели. — А теперь подольем горячего чайку.

Снова наступило молчание.

Облокотившись на стол, офицеры слушали вой ветра. Снежные вихри с такой силой бились в оконные стекла, что, казалось, вот-вот проломят их и ворвутся в комнату.

— Похоже, усиливается, — заметил Григоренко. Шатров промолчал. В голове его зрела какая-то новая мысль.

— Петр Сергеевич, — сказал он вдруг таким тоном, будто заново начинал беседу. — А в политотделе не толковали? Ведь вам верят.

Григоренко недовольно поморщился, отчего кончики усов, его смешно зашевелились. Он в упор посмотрел на собеседника:

— Жаловаться, что ли?

Шатров неловко повел плечом.

— Зачем жаловаться? Можно иначе…

— А как иначе? Заговор устроить? Нет, жаловаться не будем. Заговор устраивать против командира тоже не наша задача. Видите ли, Валентин Федорович. Жогин волнует меня очень. И неприятностей у меня с ним было немало. И все же… — Он сделал паузу, неторопливо потер пальцами густо наморщенный лоб. — И все же я хочу верить, что поймет он наконец свои ошибки. Ну посудите сами. Человек он опытный, всю жизнь посвятил армии, трудностей не боится. А нервозность и нетерпимость — это, по-моему, наносное, вроде ила. Счистить бы этот ил, свежей водой обмыть.

— Не знаю, удастся ли, — усомнился Шатров. — Человек он не такой. Самоуверенности много.

Григоренко снова посмотрел в лицо собеседника.

— Вы же член бюро партийной организации, Валентин Федорович, и вдруг пасуете.

— А что сделает бюро? Обсуждать командира не можем.

— Партия все может. Только разумно подходить к делу надо, не горячась. А что касается Мельникова, поддержать его надо. Человек он думающий, смелый, чувствует время, обстановку. И то, что вы забеспокоились о нем, это очень хорошо.

В дверь заглянула хозяйка, спросила:

— Еще чайку подогреть?

— Нет, нет, мне уже пора идти, — сказал Шатров и поднялся со стула. — Спасибо за все, Галина Дмитриевна.

— За что же спасибо? Пирожки почти все целы. Да разве можно вас одних оставлять? Вот уж мужчины!

— Не волнуйтесь, Галина Дмитриевна. В другой раз доем, — пошутил Шатров и стал одеваться.

После его ухода Галина Дмитриевна подсела поближе к мужу, посмотрела на него ласковыми темными глазами, заговорила, как всегда, спокойно, с лукавинкой:

— Тоже побеседовать с тобой хочу. Можно?

— Ну, ну, — ответил Петр Сергеевич, расстегивая тесный китель и расправляя плечи. — Только полиричнее тему выбирай.

— К сожалению, не могу. Тема уже приготовлена. Я ведь опять о Степшиных. Плохо живут они, Петя. Он человек, по-моему, хороший, а Дуся нечестная. Весь городок знает. Что теперь делать?

— Да я же просил тебя побеседовать с ней по-своему, по-женски.

Галина Дмитриевна опустила голову:

— Говорила я с ней.

— Ну и как?

— Жалуется, что муж долго в майорах сидит, по службе не продвигается.

— Поэтому она с другими гуляет?

— Похоже, так.

— Глупо. Очень глупо. Ты посоветовала бы ей поступить на работу.

— Не хочет. Зачем, говорит, я тогда за офицера замуж выходила? Не поймет она, Петя, ничего. Слишком легко все досталось ей — квартира, деньги, наряды. Не видела она трудностей. До двадцати трех лет у родителей жила. Мать чай в постель ей подавала. Потом сразу вышла замуж за капитана. Институт, конечно, бросила. Зачем учиться, если она и так капитанша. А теперь скучает и другому человеку жизнь портит.

— Да еще как портит, — сказал Петр Сергеевич, хмурясь. — Что же это у нее разошелся ум по закоулкам, а в середке ничего не осталось? А может, полюбила кого-нибудь?

— Какая любовь, Петя, когда с другими гуляет, а за мужа держится?

— А детей почему нет?