Людишки

— Расскажите о себе, господин Ли Кван. Отец — учитель, мать — врач. Сам Кван — одаренный студент, выпускник университета, продолжает изучать историю и английский, мечтает о поприще дипломата. Визит в Китай американского президента Буша оставил в его душе смутное ощущение упущенных возможностей. Вскоре Китай посетил советский вождь Горбачев, и Кван почувствовал, что пора ловить свой шанс. Демонстрации в поддержку Горбачева как-то сами собой переросли в демонстрации протеста против продажности китайской правящей верхушки и льгот, которыми пользовались ее члены. Выступления приняли форму голодовок и были поддержаны широкими слоями населения.

— Сейчас, когда я вспоминаю об этом, — сказал Кван, тускло улыбаясь своей былой наивности, — наши действия кажутся мне похожими на то, что в шестидесятые годы делали американские бунтари, когда опоясали живым кольцом Пентагон, взялись за руки и попытались мысленным усилием оторвать здание от земли. Они и впрямь думали, что сумеют это сделать, они действительно надеялись, что здание вот-вот взлетит, понимаете? Мы были настроены таким же образом и больше недели сдерживали военных одной лишь силой нашей убежденности.

— Вы так много знаете о Соединенных Штатах? — спросил Мортимер. — Я имею в виду не их историю, а эту левитацию Пентагона и тому подобное.

— Но это тоже их история.

Мортимер снисходительно улыбнулся.

— Эти люди были глупцами, — сказал он. — Не станете же вы утверждать, что на площадь Тяньаньмэнь вышли студенты-недоумки.

— Еще как стану, — возразил Кван. — Всяк, кто забывает о здравом смысле, утрачивает чувство реальности и впадает в раж, может считаться глупцом. Но если человечество хочет чего-то добиться, мы должны быть глупцами. Некоторые из нас.

Такой выверт встревожил Мортимера, что и отразилось на его дружелюбной физиономии, но он не стал развивать эту тему, а перешел к следующему вопросу из своей записной книжки. А потом — к следующему. И — к следующему. От прошлого — к будущему.

— Как вы думаете, что ждет современный Китай?

— Перемены, — ответил Кван. — Одни — к лучшему, другие — к худшему, но все они будут происходить очень медленно. Народ веками привыкал к повиновению.

— Если гонконгские власти наложат на вас лапу, вы будете высланы обратно. Состоится суд, открытый суд. Вам дадут слово. Это пойдет вам на пользу или, наоборот, во вред?

«Странный вопрос», — подумал Кван и ответил:

— Разумеется, во вред, поскольку я лишусь возможности давать интервью, подобные этому. Сейчас у нас не так уж много рупоров, и мы не можем позволить себе потерять хотя бы один.

— Ну а как насчет вашей речи на суде? Разве она не окажет никакого воздействия?

— Процесс продлится всего один день, — ответил Кван. — Говорить мне позволят очень недолго. На второй день меня выведут на улицу и велят опуститься на колени. К затылку приставят дуло пистолета, и мне конец. На третий день власти отправят моей семье счет за истраченную пулю.

Глаза Мортимера округлились.

— Счет? Вы меня разыгрываете.

— Нет, не разыгрываю.

— Но как же так? Господи…

— Это — наказание родителям за то, что не смогли воспитать послушного ребенка, — объяснил Кван.

— Семье придется расплачиваться за пулю, которая вас убьет? — В глубокой задумчивости молвил Мортимер. — Это в Китае обычное дело?

— Да.

— Я об этом не знал. — Репортер погрузился в угрюмое молчание и, похоже, забыл о своем следующем вопросе.

Кван неторопливо обвел взглядом опустевший бассейн, потом посмотрел в противоположную сторону, в глубь зала. За ближайшим столиком сидел какой-то приезжий с Запада. Он пил кофе и читал «Гонконг-таймс». Приезжий поднял глаза, на миг встретился взглядом с Кианом и опять уткнулся в свою газету. Но и этого мига хватило, чтобы Кван вдруг почувствовал страх.

Перед этим человеком? Нет. Приезжий не служил в гонконгской полиции. Это европеец или американец. Грузный, лет сорока, со скандинавской шевелюрой песочного цвета. Голубая сорочка с короткими рукавами, темно-красный галстук. Человек был без пиджака. На правом мизинце — тяжелый золотой перстень с багровым камнем.

Щелк.

Кван посмотрел на стол. Кассетник Мортимера отключился.

— У вас пленка кончилась.

Мортимер вздрогнул и поднял глаза, словно его разбудили.

— Быстро же пролетело время, — сказал он и смущенно хихикнул. Несколько секунд Мортимер возился со своей машинкой, переставил кассету, потом снова запустил магнитофон: — На чем мы остановились?

— На том, что мои родные заплатят за пулю.

— Ах, да. — Мортимеру все еще было не по себе от этой мысли. — И вы уверены, что вам не дадут возможности выступить с достаточно веским заявле…

— Мистер Мортимер?

Возле их столика, чуть подавшись к Мортимеру, стоял официант. Репортер неохотно и раздраженно поднял глаза.

— Что такое?

— Телефон, сэр. Можете подойти к конторке кассира.

Мортимер буквально разрывался на части и никак не мог решить, что делать. Он поднял правую руку и поскреб костяшками пальцев густо заросшую щеку.