Людмила Гурченко. Я – Актриса!

Оккупация Харькова немецкими войсками продолжалась с 24 октября 1941 года, с небольшим перерывом в феврале-марте 1943 года, до 23 августа 1943 года. В материале А.В. Скоробогатова ««Жизнь с врагом»: повседневная жизнь в оккупированном немцами Харькове (1941-1943)» можно почерпнуть сведения о том времени, которое выпало пережить многим харьковчанам, в том числе и Люсе Гурченко с матерью.

«…особенно трагично выглядит судьба харьковчан, ибо с началом оккупации города голод достиг ужасных масштабов. В городе не существовало ни одного канала организованного снабжения хлебом. Это был голодомор, какого город еще не видел. Люди опухали от голода и гибли. По некоторым данным, в городе от голода умерло до 30 тыс. человек. Весной 1942 года голод был причиной смерти более чем 70 % людей. Уровень смертности населения был такой, что при его сохранении полное обезлюдение ожидало город на протяжении 10 лет. Постепенно голод медленно отступал, особенно с августа 1942 года, когда была введена карточная система, но он никогда не был ликвидирован…

Оккупированный Харьков. Вид с колокольни Благовещенского собора, – разрушенные Суздальские ряды, далее здание Благовещенского рынка. «Хочешь выжить – умей терпеть». (Людмила Гурченко)

Поэтому важнейшим источником снабжения продовольствием в период оккупации были 14 рынков города. Но цены… от них кружилась голова, в особенности в сложные времена начала оккупации…

Безусловно, в такой ситуации люди могли жить только за счет продажи собственных вещей. Среди населения Харькова возникает сначала спорадическое, а потом массовое явление – движение на село, или на мены. Главной целью этих мен было обменять домашние вещи на продовольствие непосредственно в сельских районах области. Мать Л. Гурченко обменяла на селе за макинтош и шевиотовое пальто мешок муки, сало и бидончик меда. С течением времени условия обмена для горожан значительно ухудшились, что заставляло горожан расширять маршруты мены, достигать даже районов других областей. Можно сказать, что мены спасли жизнь городу».

На беду к этим испытаниям холодом и голодом прибавилось и еще одно. Зимой 1941-1942 годов главным источником водоснабжения стали харьковские реки. Возле прорубей выстраивались очереди женщин, детей, стариков. Изможденные, почти обессиленные люди должны были приложить немалые усилия, чтобы преодолеть склоны рек Харьков и Лопань, Журавлевские кручи. В воспоминаниях актрисы есть и такие подробности:

– Как все это – и зима, и рекорды, и прорубь, и люди – не похоже на ту зиму, страшную, голодную зиму сорок второго! Люди еле-еле двигались, экономили силы… А лед в Лопани был такой толстый, зловещий. Его не пробьешь… Стою в очереди, закутанная с ног до головы. Торчит один нос. Руки и ноги замерзают, едва только выходишь из дома… А еще идти до проруби. А еще стоять… А люди в очереди серые, мрачные. И ни одного слова. Прямо гробовое молчание. И дети сурово смотрят. И тоже молчат… И так хочется с кем-нибудь поговорить! Чтобы не хотелось есть, чтобы не хотелось спать… У каждого палка или кочерга, чтобы отталкивать трупы. Немцы зимой трупы сбрасывали в Лопань. Течением их доносило сюда. Иногда они застревали около проруби. Воду обязательно кипятили. И попробуй забудь эту кочергу! Никто не даст. Все набрасывались на такого несчастного, как будто он – причина всех бед. Сначала я всегда набирала два полных ведра. Так хотелось порадовать маму! Сделаю десять шагов и понимаю – не смогу, не донесу. Начинаю потихоньку отливать. Иду – отолью. Еще иду – еще отолью. Несу окоченевшими руками проклятые ведра, считаю шаги: «Папа на фронте, ему трудно… всем трудно… маме трудно… Я донесу, я должна донести! Немного, но донесу».

– В зиму 1942 года самым страшным было утро. Ночью спишь, а утром надо было начинать жить. А чем жить? Что есть? Чем топить? Что пить? – это описывала свои ощущения тяжелого детства Людмила Марковна, ставшая уже знаменитой на весь Советский Союз актрисой.

О том времени она говорила, как припечатывала:

– Процветали грубые и крепкие. Они приняли железную логику – или ты, или тебя. Эти люди как будто вынырнули из-под земли. Одни работали у немцев. Другие открывали лавочки, кафе. А самые страшные стали полицаями. Их боялись больше, чем немцев. Если полицай кого-то невзлюбит… Все! Полицаю достаточно намекнуть немцам, что ты связан с партизанами… И тогда – конец! Люди боялись друг друга. Разговаривали шепотом, с оглядкой. О делах на фронте – единственном, что волновало всех, – боялись заикнуться.

Как выдерживала подобные испытания детская психика? – кажется даже представить невозможно, чтобы дитя было вынуждено смотреть на казни «воров», «предателей», «партизан».

– Тогда мне было шесть лет. Я все впитывала и ничего не забывала. Я даже разучилась плакать. На это не было сил. Тогда я росла и взрослела не по дням, а по часам.

Глава 7. Люся-Лючия грезит славой Марики Рёкк