Людоед

— Совершенно верно, — Тирелл указал пальцем на Кросса. — Сегодня утром этот человек — Ваш министр финансов и, кажется, Ваш близкий друг, капитан — убил одного из моих прихожан. Он скормил его муренам. И пообедал одной из них.

Джон Конгрэйв не сдвинулся с места, но во всём его теле вдруг появилось напряжение, будто его ударили током. Он в упор смотрел на Тирелла, вбирая в себя и его облик, и весть. Широко открытые глаза диктатора были полны безграничного удивления.

— Это правда, Джим? — спросил он.

— Ну, как сказать, — ответил Кросс. — Сегодня утром я приказал бросить муренам подлого раба. Он отравил моих краснопёрок.

— Ты его бросил муренам? Заживо?

— Конечно, заживо. В том и смысл, — осторожно сказал министр.

— Джим. Это…

Ему не хватило слов.

— Это безвкусно, — отметил Долинг.

— Зато эффективно. — Кросс пожал плечами. — Остальные ублюдки сто раз подумают, прежде чем пакостить в особняке.

— На твоём месте я бы сто раз подумал, прежде чем выкинуть такой номер, Джим, — злорадно произнёс Долинг. На его лице играл какой-то нездоровый интерес. — Всё-таки в этом году трибун здесь — я.

Дело сделано, понял Тирелл. Но не закончено, пожалуй. Он не рассчитывал на то, что Кросс будет справедливо наказан, но можно было по крайней мере ещё чуть-чуть испортить ему вечер.

— Господин министр, сэр, — сказал он, — Вы уверены, что Ваша снулая рыба стоит целой человеческой жизни?

— Она стоит многих подобных жизней, — ответил Кросс. — Это были краснопёрки.

— Джим, — произнёс диктатор. — Я тоже стоил тебе недёшево. Помнишь, я отнял у тебя собственность — землю, дома — и вернул законным владельцам? Скажи, ты бы меня при случае тоже убил?

— Нет, — медленно ответил Кросс. — Конечно, нет.

— Почему? Я отнял у тебя целую кучу денег, Джим, собственности, которую ты с таким трудом собирал. Так почему бы тебе не скормить меня рыбам?

— Потому что ты — это ты.

Джеймс Кросс сказал это так, как говорил бы с ребёнком, причём бестолковым.

— Что — я?

— Ты, Джон… С тобой сегодня что-то не так, — сказал Кросс.

— Со мной вечно что-то не так, — парировал Конгрэйв. — Сколько сам себя помню. Джонни Немо — неправильный и к тому же неумный человек. Объясни ему, дураку, в чём разница между ним и твоим злосчастным рабом.

— …Джон? Он был моя собственность. Причём плохая. Я его купил.

— Меня ты тоже купил. Помнишь?

— Нет. Я ссудил тебе деньги. Под честное слово.

— Ты дал мне деньги, Джим, рассчитывая что-то получить взамен. Ты и раба купил, рассчитывая получить его работу. Сам по себе он был бы тебе совсем не нужен, как и я. Тебе нужно было то, что я или он могли сделать, и вот за это-то ты и платил. Чем же я для тебя от него отличаюсь? Я знаю, принято считать, что отличаюсь, и очень! Примерно как звезда от кирпича. Разница вроде бы очевидна, но когда я пытаюсь понять, в чём она заключается, ничего не выходит, Джим! Горная кровь? Но она течёт в жилах многих рабов. Происхождение, семья, одежда, особняк? Если лишить меня всего, я только плоть. Порочная, как говорят. Брось меня хищным рыбам, и ты увидишь, что кровь в воде — красного цвета. Может быть, всё это просто ошибка, Джим Тысячу лет назад люди наблюдали восход и закат и верили, что солнца вращаются вокруг планет. Это тоже казалось всем очевидным.

— Тем не менее это так, Джон. Ты стоишь гораздо больше любого раба.

— В чьих глазах?

— Да в любых. В моих.

— Но это нелогично, Джим. Мы устанавливаем цену на рабов и рыб, потому что мы выше их. Они нам принадлежат, и мы можем их оценить. Но мы не можем назначить цену самим себе! Ты не можешь назначить цену мне, а я — тебе. Для этого мы должны быть выше друг друга настолько же, насколько мы выше рыб. Кто устанавливает нашу с тобой цену? Кто выше нас, Джим?

— Боги, — нашёлся Кросс. — Это они устанавливают нашу цену.

— Боги, — сказал Немо, — оценили меня ниже, чем Майка Арлинга, в котором нет ни капли горной крови, ни слова правды, ни унции благородства. Боги приготовили мне судьбу жертвенного быка. В их глазах я ничуть не лучше собаки, которую гонят палками в день Петуха, чтобы прикончить в канаве. Если какие-то боги и ценят нас выше собак, то это не наши старые боги. Это боги Вавилона, или боги гиперборейцев, или бог этого жреца, который упрекает тебя за убийство раба. Может быть, нам и правда стоит подыскать себе каких-нибудь других богов, Джим. Наши собственные ценят нас примерно как мы скотину. Или строптивых рабов.

— Мы сами ценим себя выше, — сказал Кросс. — Дэнни был безнадёжно испорченной вещью, а ты — мой друг, Джон. Ты — друг. Это ответ на твой вопрос.

Тирелл ждал, чтобы диктатор возразил, но тот молчал. У него то ли не осталось доброй воли, то ли сил, то ли он всё-таки удовлетворился ответом. Как?! — подумал Тирелл. Немо же всё понимает, так неужели он всё оставит как есть? Оставит в покое людоеда, потому что тот назвал его другом?! Священника охватило глубокое разочарование, в котором таился гнев.

— Его звали Дэнни Икс, — сказал он.

— Просто Дэнни, — поправил Кросс. — И всё. У рабов нет фамилий, даже таких идиотских.