– Вы сын Елизаветы Матвеевны? Я – капитан Леонов, серийный отдел.
Человек поднял голову и повернулся к собеседнику.
– Вы знаете, что он содрал с нее кожу? – словно бы через силу, произнес он. Миша опустил голову.
– Только что узнал.
Он как будто оправдывался. Но у него сейчас одна цель – расположить к себе свидетеля. Этот человек первым увидел жертву – возможно, сразу после того, как ушел убийца. Значит, он мог увидеть то, что следственная группа уже не увидит. Мишин извиняющийся тон должен был изобразить его участие и соболезнование.
– Примите мои соболезнования, – опомнившись, произнес Михаил.
Человек кивнул.
– Что вы хотели узнать?
– Для начала – как мне вас называть?
– Геннадий… Геннадий Александрович. Можно просто Гена.
Михаил взглянул на него – отекшее лицо, мешки под глазами, крылья носа, испещренные капиллярами, волосы, тронутые сединой. Простой человек, с известными слабостями, давно переваренный жизнью. Мише он годился в отцы. К тому же – такое горе у мужика… Капитан Леонов решил, что фамильярничать не станет.
– Геннадий Александрович, вы нашли тело?
– Да… Она висела в сенях. Как… Он подвесил ее, как животное! – несчастный не смог сдержать слез, достал измятый платок и вытер им глаза.
– Вы прошли в дом?
Плачущий Гена вопросительно уставился на Леонова. Даже не вопросительно. Он искренне верил, что перед ним идиот.
– Дальше… В дом. В кухню, в комнаты? – уточнил Михаил.
– Нет! – выпучив глаза, ответил Гена. – Я выбежал. Я ж знаю, что нельзя… Хотя если так сказать… Не помню. Не в себе был. Вроде как и не соображал ничего. Я ж, пойми ты, не сразу понял, что это мама.
Миша понял. По-хорошему, мужику бы отлежаться да забыться. Хотя как тут забудешься? Когда? Вопросы, экспертизы…
– Я понял, что это она, только когда платок увидел… Ее платок. Он валялся там… под телом валялся… И весь в крови был. Но я его узнал.
Михаил кивнул, будто это имело какое-то значение. Может, и имело, но только в дружеской компании, где соболезнования и участие не такие искусственные.
– Ну а во дворе вы ничего не заметили? – нарушив возникшую вдруг паузу, спросил он.
– Заметил, – сказал Гена и закивал головой.
Михаил оживился. Все-таки не зря он сюда спешил.
– Что?
– Руку. Рука валялась у куриных кормушек. Большая.
Вот так неожиданность.
– Это не мамина, – сказал Геннадий Александрович с непонятным укором.
Капитан Леонов сел в машину, раздосадованный неудачным разговором. От свидетеля Геннадия Болюты он так ничего полезного и не узнал.
Достал блокнот и карандаш. Что-то набросал. Не думая, не прикидывая, что выйдет в конечном итоге, он накладывал штрих за штрихом, пока не закончил рисунок. На листке блокнота возникла отрубленная человеческая рука. Кисть. Точно переданные тени, удачно наложенные штрихи являли зрителю рытвины и язвы – результаты разложения. Руку клевали куры. Одна из птиц будто отвлеклась на секунду и, склонив голову, глянула, прищурившись, с рисунка на мир, куда ужасней, чем нарисованный.
Майор Ильин с отвращением смотрел на обглоданную руку. Возможно, собаки постарались, а может, и куры. Эти всеядные твари и не на такое способны.
– Мне кажется или?..
– Думаю, это недостающая…Часть. Того бедолаги…
Ильин отогнал курицу и прошел к дому. Снятую со старухи кожу нашли прибитой к стене в дальней комнате. Мухи все еще кружили по дому, недовольные прерванной трапезой.
Ильин поморщился и помахал рукой перед лицом. Запах помоев и крови не давал вздохнуть полной грудью. Он подошел к экспертам.
– Что-нибудь нашли?
– Ну, ты о Золотом руне слышал? – хохотнул Сидихин.
Ильин злобно глянул на шутника, и тот, поперхнувшись, стер с лица неуместную улыбку. Веселость эксперта сменилась растерянностью. Майора Ильина не столько разозлил плоский юмор Сидихина – в их работе без черного юмора, бывает, и не обойтись. Но его злил сам эксперт.
Ильин прекрасно понимал, что гармоничная работа следственной группы – залог успеха. Тут без уважения друг к другу нельзя. Но Сидихин нарушал гармонию. Виктор Ильин боялся, что этот эксперт просто не нравится ему как человек. Но Сидихин то и дело доказывал, что это не так. Или не совсем так. Крайне непрофессионально относился этот тип к работе. Только под непосредственным руководством своего начальника – Гринько Вадима Олеговича Сидихин превращался в профессионала. Ну, или по крайней мере становился больше на него похож.
– Отпечаток… – сказал Сидихин.
– След рабочего ботинка. Сорок пятого размера. Судя по всему, идентичен тому, у конюшни, – уточнил Гринько.
– Спасибо, Олегыч. – Ильин расстегнул верхнюю пуговицу и ослабил галстук. – Если б не ты…
– За что спасибо-то? – смутился Гринько. – Подробный отчет будет к вечеру, – добавил он деловито.
– Олегыч, имей совесть. Сейчас семь утра. Рабочий день впереди, а ты – к вечеру. Давай, чтоб к обеду.
Не слушая возражений, майор прошел к стене, с которой сняли «руно». Какой-то ублюдок содрал со старухи кожу и развесил ее, словно ковер. Вся комната была в крови, удивительно, что зверь оставил всего лишь один след. Который скорее всего не продвинет их ни на шаг.