Людоедка

«Откуда же появилась эта связь имени ее племянника Глебушки с именем этого „чертого отродья“?.. Нет дыму без огня! Значит он, все-таки, бывает у этой Дарьи, у проклятой».

Волосы становились дыбом у Глафиры Петровны. Она понимала, что хотя Дарья Николаевна и «Дашутка-звереныш», и «чертово отродье», и даже «проклятая», а все же она дворянка, и связь с ней, даже и непутевой, для ее племянника большое несчастье… Она не может быть мимолетная… Это не забава с крепостной дворовой или крестьянской девкой, это не каприз, не прихоть барская… Такая связь не вызывает никаких обязательств, не оставляет никаких последствий… Прогнал, да и шабаш… Сослал на скотный или в дальную вотчину, вот и конец романа… Здесь не то… Эта и приворожить к себе может. Эта и жаловаться полезет… Ну, да там многого не возьмешь, как раз место укажут.

Генеральша даже выпрямилась, как бы сознавая свою силу в московском административном мире.

«А вдруг она да непутевая? Может, просто дурит девка, а себя блюдет… Он мечтатель, дурак, ротозей, квашня… — думала она по адресу своего племянника, — умная баба его в дугу согнет и узлом завяжет».

Глафира Петровна, между прочим, слышала о Дарье Николаевне толки, рисующие ее именно с этой стороны, со стороны соблюдения себя в аккурате и уме…

«Может, так затянула на его шее петлю, что и не стащишь, — продолжала думать Глафира Петровна. — Что тогда?»

Генеральша даже остановилась среди комнаты и машинально взглянула на часы. Со времени посылки Акима прошло уже три четверти часа.

«Не об двух же он головах, однако, чтобы не понимать, в какую лезет пропасть? Я с ним поговорю… Надеюсь, меня, старуху, он послушает… А может и соврала Фелицата… — вдруг снова появилась у ней мысль. — Нет, тут что-то есть; может и не то, что она рассказывает, а если… Только бы не зашло у них далеко, тогда все можно поправить, все… Женю его на Строговой… К ней, кажется, он не так равнодушен, как к другим. Положим, ее отец мот, пропил и проиграл все состояние… Ну, да что же делать! У него, у Глеба, свои хорошие средства… Я тоже не забуду его в завещании… Женю, непременно женю…»

Эти размышления прервал лакей, почтительно и боязливо заглянувший в дверь гостиной. Глафира Петровна как раз в это время смотрела именно на эти двери в томительном ожидании.

— Что?

— Аким вернулся, ваше превосходительство.

— Один?..

— Один-с…

— Зови сюда.

Лакей исчез. Через минуту в дверях появился высокий, худой старик, с гладко выбритым лицом в длиннополом сюртуке немецкого покроя, чисто белой манишке с огромным черным галстуком. Вся фигура его и выражение лица с правильными, почти красивыми чертами дышали почтительностью, но не переходящей в подобострастие, а скорее смягчаемой сознанием собственного достоинства. Его большие, умные серые глаза были устремлены почти в упор на генеральшу.

— Что это значит, Аким?

— Сию минуту будут-с…

— Он был дома?..

— Никак нет-с.

— Где же?

— Здесь, по близости.

— В доме Ивановой? — сквозь зубы процедила Глафира Петровна.

— Изволите знать?

— Почему же он не приехал с тобой? Аким чуть заметно улыбнулся.

— Заняты-с…

— Чем это?..

Аким уже, видимо, не был в состоянии сдержаться, и улыбка разлилась по всему его лицу.

— Чего ты зубы скалишь?

— Смешно-с, ваше превосходительство-с…

— Что смешно-то? Какие тут смешки? Я спрашиваю, чем занят Глеб Алексеевич?

— Соленья и варенья из банок в банки с барышней перекладывают, попортились, вишь, так раньше, чем кончать, уйти нельзя.

Улыбка продолжала играть на лице Акима. Глафире Петровне, однако, далеко не было смешно.

— Иди себе, — сдавленным голосом сказала она Акиму.

Тот не заставил повторять себе этого приказания. По выходе Акима генеральша, шатаясь, дошла до кресла и скорее упала, нежели села на него.

— Затянула! — вырвалось у нее восклицание.

Несколько минут Глафира Петровна просидела под гнетом этой мысли, с опущенной головой. Наконец, она подняла ее.

— Но нет, может быть, еще не поздно… Несчастье можно отвратить… Я поговорю с ним, я представлю ему весь ужас будущего, которое его ожидает, особенно если он уже теперь до того подчинился этому «исчадью ада», что исполняет у ней должность дворецкого, лакея…

Генеральша презрительно усмехнулась.

— Гвардеец, красавец, богач, один из первых женихов Москвы и вдруг… под башмаком какой-то Дарьи Ивановой… девицы с сомнительной репутацией, с почти страшной славой «дикого звереныша», это невозможно, это не может быть на яву, это я вижу во сне.

Глафира Петровна вскочила с кресла и стала быстро для ее лет ходить по гостиной. Часы пронзительно пробили уже несколько четвертей, а Глеба Алексеевича все еще не было. Генеральша этого, видимо, не замечала, занятая своими думами.

«А если же он не пожелает отказаться от этой невесты? — Глафира Петровна подчеркнула мысленно последнее слово и горько усмехнулась. — То я приму свои меры».

На этом решении она отчасти успокоилась, хотя мысли ее не переставали быть сосредоточенными на любимом племяннике, каковым был Глеб Алексеевич Салтыков.