Людоедское счастье. Фея карабина

– Выражайся прилично, Жереми, не бери пример с твоей сестры. И позови, пожалуйста, Клару.

– Бенжамен?

Теплый голос Клары – как темно–зеленый, туго натянутый бархат, по которому каждое слово прокатывается с очевидностью ослепительно белого шара.

– Клара? Как там Малыш?

– Температура упала. Я все–таки позвала Лорана; он говорит, что его надо подержать в тепле еще два дня.

– А людоедов он больше не рисует?

– Целую дюжину, наверно, нарисовал, но уже не таких красных. Я их сфотографировала. Бен, я делаю на вечер грудинку по–овернски. Будет готово примерно через час.

– Приду. А теперь давай сюда Малыша.

И в трубке слабенький голос младшего:

– Да, Бен.

– Слушай, я хочу тебе только сказать, что у меня есть карточка Тео для твоего альбома. И еще: вечером я расскажу вам новую сказку.

– Про людоеда?

– Нет, про бомбу.

– Все равно кайф.

– А теперь мне надо часик поспать. Так что в первого, кто полезет к телефону, стреляй без предупреждения.

– Идет, Бен.

Кладу трубку, валюсь на кровать и засыпаю еще до того, как прикасаюсь щекой к подушке.

Час спустя меня будит огромный лохматый пес. Он атаковал меня с фланга. Толчок был такой, что я свалился на пол и застрял между кроватью и стенкой. Пес воспользовался этим, чтобы полностью лишить меня свободы маневра и заняться моим туалетом, который я не успел совершить сегодня утром. От него самого при этом несет, как из помойки. Шершавый язык воняет тухлой рыбой, тигриной спермой и еще черт знает чем, – весь букет запахов собачьего бомонда.

Насилу открыв рот, я говорю:

– А кому подарок?

Он отпрыгивает назад, усаживается на свой необъятный зад и, свесив язык, смотрит на меня, наклонив голову. Я лезу в карман куртки, вытаскиваю оттуда завернутый в подарочную бумагу мячик и торжественно подаю ему:

– Дорогой Джулиус, счастливого тебе Рождества!

Внизу, в бывшей скобяной лавке, запах мускатного ореха от грудинки по–овернски еще плавает в воздухе, а дети уже плотно схвачены тканью моего рассказа. Глаза блестят над полосатыми пижамами, босые ноги качаются в пространстве между кроватями, поставленными одна на другую. Я как раз дошел до того момента, когда Леман пробивается сквозь толпу к взбесившемуся эскалатору. Он расталкивает людей механической рукой, которую я ему придумал для остроты сюжета.

– А свою он где просрал? – придирчиво спрашивает Жереми.

– В Индокитае, на триста семнадцатом километре Далатского шоссе. Попал в засаду. Его солдаты так его любили, что бросили подыхать вместе с рукой, которая уже была сама по себе, отдельно от тела.

– А как он спасся?

– Через три дня командир роты один вернулся за ним и вытащил из опасной зоны.

– Через три дня! А что же он ел все это время? – спрашивает Малыш.

– Как что? Свою руку.

И все довольны: Малыш получил свою сказку про людоеда, Жереми – порцию военных приключений, а Клара – дозу юмора. Что касается Терезы, то, невозмутимая как секретарь суда, она сидит за письменным столом и, как обычно, дословно стенографирует мой рассказ, включая отступления. Отличная практика для ее курсов секретарей–машинисток. За два года ночных упражнений она уже переписала «Братьев Карамазовых», «Моби Дика», «Крестьянскую фантазию», «Сказание о Иосте Берлинге», «Асфальтовые джунгли» плюс два или три текста моего собственного производства.

Я рассказываю до тех пор, пока слипающиеся глаза слушателей не возвещают, что настало время отбоя. Закрывая за собой дверь, вижу, как в темноте поблескивает елка. Что ж, все получилось неплохо – они и не подумали броситься на подарки. Только Джулиус вот уже два часа старается развернуть свой пакет так, чтобы не порвать бумажку.

4

Дальнейшие события возвестили о себе звонком в дверь на следующее утро, двадцать пятого декабря, ровно в восемь. Я хотел было крикнуть: «Входите, не заперто!» – но вовремя удержался. Вот так на прошлой неделе мы с Джулиусом, поленившись встать на звонок, увидели посреди передней сосновый гроб, а вокруг – трех грузчиков с постными рожами. Самый плюгавый из троих объяснил:

– Это для покойника.

Джулиус дал деру и забился под кровать, а я – лохматый, непроспавшийся – ткнул пальцем в свою пижаму и огорченно сказал:

– Извините, я еще не совсем готов. Зайдите лет через пятьдесят.

Итак, двадцать пятого ровно в восемь – звонок. Делать нечего, надо идти открывать. Джулиус – за мной; его хлебом не корми, дай познакомиться с кем–нибудь. На пороге – здоровенный громила с башкой в виде огурца. На нем куртка с меховым воротником, как у летчиков. Он стоит передо мной – ни дать ни взять ирландский парашютист, сброшенный на оккупированную Францию.

– Инспектор–стажер Карегга.

Все ясно: от резиновой дубинки к шариковой ручке – та еще карьера! Едва он втискивается в квартиру, как Джулиус запускает ему морду между ног. Тот поспешно садится, не дав даже пинка моей собаке. Может быть, поэтому я ему говорю:

– Хотите кофе?

– Если будете варить и для себя…

Бегу на кухню.

– Вы никогда не запираете дверь? – спрашивает он.

– Никогда.

А про себя думаю (но не говорю): «Сексуальная свобода моего пса отвергает любые запоры».

– Я должен задать вам несколько вопросов. Так, для порядка.