Людоеды

– Да, кстати, та девушка, Женя, уже дома. И знаешь, как она вышла? Через гараж. Ну, тот самый, в ветеринарной лечебнице. – Вовец испытал истинное наслаждение, наблюдая, как бледное лицо Халалеева начинает краснеть и вдруг снова заливается смертельной бледностью. Еще бы, сейчас рушилась его тайная жизнь. И явная тоже. А Вовец продолжал смаковать: – В этом гараже, например, целая коллекция машин. От перекрашенной собаколовки до джипа. Я ведь время зря не терял, все выяснил, что можно. И даже немного больше. А сейчас отвечай, где мой мальчик? Учти, в милицию я тебя сдавать не буду. Я тебя пытать стану. Прямо здесь. Сегодня день воскресный, нам никто не помешает. Для начала в коленку выстрелю. Хочешь? А не хочешь, так пойдем за моим парнем.

– Пошли, – вяло кивнул Халалеев. – Он жив-здоров, ты не думай.

Вовец сдернул с окна штору. Набросил на руку с обрезом, обмотнул пару раз. Получился непонятный сверток. Ткнул им в спину Халалеева.

– Пошли, Степа. Попробуешь убежать или ещё что, сразу стреляю. Даже не пытайся.

– Тут близко. – Степа сделал вид, что ничего угрожающего не слышал. Но надо наверх лезть.

– Ничего, залезем. – Лицо Вовца оставалось суровым. – Мне без разницы, что вверх, что вниз, в подвал.

Они вышли из здания, запетляли между рулонов стали и пакетов сортового проката. Халалеев быстро приходил в себя. Бледность сошла с лица, глаза прояснились. Он начал торговаться.

– Володя, а какие у меня гарантии?

– Гарантии чего? – не понял Вовец.

– Ну, что ты меня отпустишь, а не сдашь в ментовку? – Халалеев говорил уже почти спокойно.

– Если с парнем все в порядке, вали на все четыре стороны. Если нет, я тебя замучаю хуже, чем в гестапо. А сдавать? Кому ты нужен? Дешевле застрелить. И на милицию работать я не нанимался. Пусть сами тебя ловят, если надо. Хотя таких животноводов, как ты, следует в клетках держать.

– Ты думаешь, это я? – неподдельно удивился Халалеев. – Да мне бы в жизнь такое не придумать. Был у меня приятель из ветлечебницы…

* * *

Металлургический завод на берегу пруда стоял двести лет. Деревянному дому Халалеевых было не больше ста. А самому Степе тогда исполнилось лет десять. На дворе стояла эпоха строительства развитого социализма, плавно переходящая в создание базы коммунизма. Старому заводу предстояло обеспечить страну и весь социалистический лагерь холоднокатанной трансформаторной сталью.

К территории пригородили кусок города в несколько кварталов площадью. Людей переселили в новые пятиэтажки, большинство радовалось. Халалеевым не повезло. Высокий забор поставили возле самого их дома. Каких-то пяти метров не хватило до нового благоустроенного жилья. Родители очень горевали, а Степа залезал на чердак и с интересом наблюдал за работой экскаваторов по ту сторону высокого забора. Через несколько месяцев на стройплощадке зиял гигантский котлован, в нескольких метрах от забора в глубину территории поставили второй забор, добавив по верху колючей проволоки, а через каждую сотню метров над оградой возвели сторожевые вышки.

Родители опять сокрушались, мол, не с той стороны второй забор сколотили, опять не повезло с квартирой. А Степа с чердака во все глаза смотрел на незнакомую жизнь. Шесть раз в неделю в восемь утра колонна грузовиков, казавшаяся бесконечной, вкатывалась в ворота. Лаяли собаки, солдаты с автоматами стояли на одних и тех же определенных местах. Из железных будок в кузовах грузовиков выбегали заключенные в серых мешковатых робах, садились рядами на корточки. Потом их разводили по рабочим местам. Сотни людей копошились, сооружая опалубку, вязали арматуру, бетонировали. Вечером утренняя процедура повторялась в обратном порядке. Зэков считали по головам и грузили в будки. Иногда счет не сходился, все повторялось снова и снова, а солдаты бегали по территории, заглядывая во все дыры, отыскивая спрятавшихся или уснувших в тихих закутках. Потом их били и забрасывали в железные будки. Когда колонна машин отбывала восвояси, с вышек снимали часовых, и вскоре последний ЗИЛ с солдатами, крытый брезентом, выезжал за ворота.