Людовик и Елизавета

— Ну да, у меня, говорю тебе, тоже на первых порах дух захватило. Но недаром же Полина просила меня до поры до времени ничего не говорить кардиналу, так как Флери восстанет против этого плана уже потому, что не ему пришла счастливая идея. Сегодня я заговорил об этом с кардиналом. Господи, чего только он не наплел мне! С рыцарской точки зрения, открытое выступление за права принцессы Елизаветы будет только несправедливым, так как она — дочь младшего сына царя Алексея Михайловича, царица же Анна — дочь старшего, а, следовательно, права принадлежат именно последней, но не первой. С точки зрения политической выгоды, вмешательство не принесет никакой пользы, так как Франция истощена и бедна, ей не под силу взвалить на себя войну со всей Германией, да и неизвестно еще захотят ли русские признать своей царицей принцессу Елизавету… Словом, не могу передать тебе все его доводы; но хотя он и не сумел убедить меня, а на словах разбил по всем пунктам. И вот я совершенно не знаю, как же мне быть, Суврэ? Согласиться с Полиной — значит, отстранить от кормила власти Флери. Но ведь именно в тот момент, когда страна в области внешней политики вступает на новый путь, необходимо, чтобы ею правила старая, испытанная рука. С другой стороны, неужели отказаться от всех тех блестящих надежд, которые навеяла мне Полина?

— О, это было бы очень грустно, государь!

— Но как же примирить их разногласие?

— Да очень просто, государь. Назначьте на один из дней тайное заседание, на которое пригласите как кардинала, так и девиц де Нейль. Ну, разумеется, надо будет пригласить еще и других лиц: например, меня, государственного секретаря Амело, еще кого-нибудь. Конечно, все остальные будут только для декорации, для вас же, государь, будет важно, как и что станут возражать обе противные стороны. Из их спора вам легко удастся вывести, кто из них прав. Вот тогда-то вы и сможете прийти к определенному выводу!

— Твоя мысль была бы очень хороша, если бы не отличалась некоторым неудобством. Помилуй Бог, Суврэ! Что станут говорить, если французский король начнет привлекать к участию в государственных совещаниях своих возлюбленных?

— А вы поступите наоборот, государь! Привлеките совещание к своей возлюбленной. Пригласите всех указанных лиц как-нибудь вечерком к графине де Майльи. Ваш прадед заслужил прозвание «Великого», государь, а между тем не одно важное совещание происходило в покоях маркизы де Ментенон!

— Суврэ! — воскликнул король, — я уже не раз говорил тебе, что ты незаменим и неоценим! Благодарю тебя, Анри, твоя мысль великолепна, и я воспользуюсь ею! Но знаешь, Суврэ, раз ты помог мне в двух затруднениях, то поможешь и в третьем. Дело вот в чем. Полине неудобно и невозможно оставаться в ее положении девицей. Ее надо выдать замуж. Но за кого?

— Мало ли желающих найдется! — заметил Суврэ.

— Много, но нет подходящих. Одни уже женаты, другие холосты, но не отвечают необходимым требованиям, а я совершенно не желаю давать Полине в мужья человека с недостаточно благородным именем. Третьи отвечают всем требованиям, но слишком надменны, а ты сам понимаешь, Анри: неудобно закидывать словечко там, где оно может быть и не принято. И вот я второй день ломаю себе голову и ничего не могу придумать. Подумай ты, Суврэ! Может быть, у тебя найдется подходящий человек?

— Скажите, ваше величество, что вы дадите мужу девицы де Нейль?

— Жених должен дать слово, что прямо от венца отправится путешествовать не менее, как на год. Тогда он получит единовременно двести тысяч ливров, шесть тысяч годовой пенсии, а по возвращении из путешествия — квартиру в Версале, но отдельно от жены, которая будет назначена статс-дамой.

— Прибавьте еще одну милость, государь, и жених у меня готов!

— Неужели?

— Архиепископ парижский давно добивается кардинальской мантии. Обещайте ему этот сан, и он сам поведет к венцу своего племянника, виконта де Бентимиль!

— Но это великолепно! Ты прелесть, Суврэ! Молю Бога, чтобы он дал мне возможность как можно долее пользоваться твоими советами! — промолвил король.

— Это в большей степени зависит от вашего величества, — ответил маркиз. — Позвольте мне и впредь оставаться в той же тени, в какой я был до сих пор! Пусть никто не знает, никто не догадывается, что ваше величество советовались со мной по тому или другому поводу. Тогда у меня будет меньше завистников и врагов, а, следовательно, существовать меньше поводов подкапываться под меня. Пусть ваше величество никогда никому не говорит, что та или иная мысль, то или иное решение подсказано мною. Вот единственная милость, о которой я прошу вас, государь!